Надежда Гарнык - Лисье время [litres]

Если бы Ляля не знала, что мама может часами гундеть по телефону, она бы нормально переносила невидимую стену, которой мама пыталась отгородиться от Ляли. Ляля считала маму скрытной и чужой. У мамы были подруги для бесконечных разговоров по телефону, эти разговоры занимали у мамы уйму времени, наверное, она бы не смогла без них жить. Подруги были у мамы и школьные, и из техникума, и с работы. Только из художественной школы не было.

На танцы Лялю возил отчим Лизы. Если бы возил папа, Ляля бы отказалась наотрез, потому что все, у кого были папы, постоянно об этом говорили – Ляле казалось, что специально назло ей. Но тут – отчим. Ненастоящий отчим появился и у Ляли. Так называли дядю Юру Бабайца, с которым мама стала дружить, как только вернулась в город. Хотя он был совсем не Лялин отчим, а просто дядя, просто приходил иногда в гости. Лиза теперь стала хуже Насти Пресняковой. Она приносила в школу деньги и объявляла, что кто признается ей в любви, тот их получит. Мальчики в прямом смысле ползали у неё в ногах до дыр на коленках. Наиболее везучие, приглянувшиеся Лизе, получали подачки. Ляля, насмотревшись этих шоу, рассказала маме. Она видела, как вытянулось круглое мамино лицо, как стали расширяться небольшие мамины глаза.

– Как платила?

– Так – платила.

– За что?

– Ну, за преклонение.

– Как за преклонение?

– Они же, мама, на коленках перед Лизой стояли.

И тут впервые мама заговорила с Лялей как с подругой. Ляля это сразу почувствовала. Так мама разговаривала по телефону: музыку, мелодику маминого голоса Ляля узнала бы из тысячи. Ляля мучилась, несмотря на внешнее благополучие. Пока рядом был Руслан, можно было с ним поделиться. Без Руслана Ляля снова почувствовала, как ей не хватает собеседника. А как она скажет Руслану, когда он сам ползал перед Лизой на коленях? Нет. Пришлось рассказать маме, поделиться. Ляле не хватало родительского тепла, и она ловила каждый штрих внимания, любой намёк на общение с мамой, даже если он касался вопроса, почему опять колготки рваные.

– Ты понимаешь, Ляль…

Ляля боялась вздохнуть, издать звук, междометие.

– Ты понимаешь… У Лизы отчим – у него бизнес…

Ляля кивнула понимающе:

– Я знаю.

– Нет, Ляля, ты не знаешь. У него помещение, а там – игральные автоматы.

– А-а-а.

– С тётей Светой уже некоторые наши общие знакомые, ну, из детства там, дядя Димон Краснобаев, ещё кое-кто, перестали разговаривать.

– Почему?

Ляля помнила, что, когда они ходили на рынок, там тоже стоял игральный автомат на улице, и экран висел на стене. И всегда кто-то играл… И Ляля воспринимала это как должное. Ляле тоже хотелось играть, она мечтала о компьютере.

– С тётей Светой перестали общаться те, у кого в семьях игроманы, играют в казино или на таких автоматах. Карповские перестали общаться.

– Эля Скворцова Лизу вообще побила в туалете.

– Ещё бы не побила. У них отец из дома последние шкуры утащил, чтобы снова сыграть. Ты слышала выражение «однорукие бандиты»?

– Нет.

– Эти автоматы – бандиты. И семья тёти Светы наживается на дурачках.

– И Лиза?

– И Лиза. Знай это. Я не могу с ними портить отношения. Лиза с тобой в изостудии и на танцах. Просто помни.

– Угу.

А что толку помнить? Лиза в классе – самая крутая. У неё в комнате домашний кинотеатр, и все ходят к ней смотреть фильмы. Ляля всё ещё по старинке смотрит видеокассеты. Правда, они стали стоить совсем дёшево, и бабушка покупает их теперь пачками, один раз набрали целую сумку – смотреть не пересмотреть… Но хочется-то как у Лизы – диск. Или как у Насти. Или как у Андрея. Андрей не хвалится, но Ляля знает – у него всё есть. Это Потоцкая сообщила по секрету.

О компьютере и дисках Ляля маме даже не заикалась. Если не считать домашнего кинотеатра Лизы, Ляле во втором классе жилось лучше, чем в первом. Виолетта Викторовна относилась к ней всё лучше, ведь их классная терпеть не могла Дарью Дмитриевну и очень радовалась, когда по телевизору вышел сюжет. Ещё Ляля хорошо влияла на Руслана. Он стал отвечать на устные вопросы – спокойная Ляля всегда подбадривающе на него смотрела.

На хореографии (так называли занятия мамы) или танцах (так называли занятия бабушки) Ляле очень нравилось. Упражнения, позиции и растяжки получались у неё лучше остальных. Намного лучше, чем у Лизы. Лиза была «деревянная» – так, не стесняясь, говорила педагог.

В изостудию Ляля тоже ходила с Лизой. Вот тут Ляле было тяжелее. Морально, конечно же, не физически. Екатерина Яковлевна, педагог изостудии, учила когда-то маму. Она улыбалась Ляле, но только первое время. Чем дольше Ляля ходила в студию, тем меньше улыбалась Екатерина Яковлевна. У Ляли давно выработалась привычка прислушиваться ко всем разговорам, даже пустым, – никогда нельзя знать наверняка, пустяковым ли будет разговор или важным. Часто из пустяка рождается в разговоре что-то ценное. Разговор – он как живой организм, он лодочка, которая качается на волнах в шторм: куда её занесёт в следующий момент, знает только ветер. Слова в разговоре цепляются друг за друга, собеседники перебивают друг дружку, в какой-то момент они могут отойти и отходят от темы, плавают на волнах памяти, как шлюпки, выброшенные на спасительный берег благодушным штормом… Собеседники зачастую сами не знают, что несёт следующая секунда. В свои восемь-девять лет Ляля поняла, что разговор – великий лекарь. Он может вылечить от грусти, от скуки, от чувства одиночества. Ляле досаждали разговоры мамы, она всегда к ним прислушивалась, но при этом делала вид, что не слышит. Прислушиваться и всё слышать, делая вид, что занят другим и ничего не слышишь, – это как игра. С приездом мамы для Ляли открылся бездонный взрослый мир, который, впрочем, часто не сильно отличался от её детского. Любимые темы – обсуждения поступков, поведения окружающих, осуждение других…

И вот в изостудии Ляля случайно подслушала разговор Екатерины Яковлевны с тётей Галей. Тётя Галя иногда заходила в гости по каким-то пошивочным делам, она постоянно приносила Екатерине Яковлевне переделанные шубы и жилетки, тётя Галя многим в городе перешивала и шила шубы. Тётя Галя, оказывается, тоже в детстве ходила в изостудию.

– Видишь, Галчонок, – говорила изящная и стильная Екатерина Яковлевна, поправляя свою тяжёлую длиннющую толстенную косу, спускающуюся с левого плеча, – видишь, Галюша, поколение следующее воспитываю.

– Да, Екатерина Яковлевна, – повторяла тётя Галя, речь у неё была приятная, чёткая, голос с каким-то непередаваемым оттенком, после которого хочется человеку рассказать всё. – Да, Екатерина Яковлевна. Ляля и Лиза – мы с Зо и Светой дружили, теперь вот Ляля и Лиза.

– А сама-то когда приведёшь?