Анка Штурм - Поезд ночных теней [litres]

Дарсоу округлил глаза, как кошка перед прыжком, но Флинн не стала ждать его реакции. Поблагодарив Генри, она вышла из будки паровоза с каким-то глухим чувством в душе и неясным отзвуком в голове, который она не могла разобрать, как далёкое эхо.

Слова матери ещё звучали в ушах у Флинн, когда она вскоре вошла в спальный вагон.

Поезд по-прежнему стоял, и Флинн чувствовала себя так же: онемевшей, застывшей, придавленной тревогами.

Но едва она открыла дверь купе, ей навстречу пышно обшитой форменной юбкой зашуршала Пегс. На нижней кромке её блузки звенели бесчисленные крошечные колокольчики. Она явно отошла после утреннего приступа и сейчас уже убирала свою одежду с пола в шкаф.

– Где ты была? – спросила она, уставившись на перепачканное лицо Флинн. – Ходила на свидание с кочегаром? – Она отступила на шаг назад, словно боялась испачкать обшитую пайетками блузку, которую держала в руках. – Нужно рассказать Касиму! – обрадовалась она. – Восемь ролингов мои!

У Флинн не было сил возражать. Вместо этого, открыв свой шкаф, она нашла там жёлтую рубашку Йонте. Сегодня наверняка никто не станет требовать, чтобы они надели форму, а она сейчас нуждалась в чём-то, за что могла зацепиться.

– Я разговаривала с мамой, – начала было рассказывать она, но тут у Пегс вырвалось:

– Даниэль сделал за завтраком объявление. Говорит, что экспресс скоро отправится дальше, чтобы мы в воскресенье по расписанию прибыли в Иркутск. Там нас… – Пегс осеклась, словно борясь со словами, застрявшими в горле, и дважды тихонько икнула.

Флинн чувствовала, что ещё больше плохих новостей ей не вынести.

– Там нас что? – спросила она, крепко вцепившись в рубашку Йонте.

Пегс молча покачала головой. За спиной у Флинн из открытой двери донёсся голос Касима:

– Там павлинов заберут родители.

Флинн выронила рубашку из рук.

– Ты хочешь сказать, что они закрывают школу?! – не веря своим ушам, воскликнула она.

Касим, прислонившись к дверному косяку, без всякого выражения на лице смотрел в их комнатку.

– Да, – тихо сказал он.

Флинн помотала головой:

– Так не пойдёт! Я не могу вернуться в Брошенпустель… Мама ничего об этом не сказала!

Касим пожал плечами.

– Родителям сообщат сегодня вечером, – уныло сказал он. – И детские дома тоже оповестят.

У Флинн мороз по спине прошёл. Касима отправят в детский дом. Сама она закиснет в Брошенпустеле и никогда не найдёт Йонте. Фёдор никогда не заработает достаточно денег, чтобы вызволить семью из бедности. А Гарабину в Доме теней воспитают первостатейной злодейкой, и Даниэль считает, что это в высшей степени опасно.

– Как же Даниэль может так поступить?! – прошептала Флинн. Ей стало плохо при мысли о будущем, которое ждёт их всех без Всемирного экспресса.

Пегс удручённо молчала. На лице у неё явственно читалось, как стыдно ей будет предстать перед родителями, так и не окончив школу. Довольно долго никто из них не проронил ни слова, а затем Касим, сжав кулаки, решительно сказал:

– Потому что Даниэль трус. Раз у него не получается найти Якуба, это должны сделать мы. Если Якуб вернётся, школу не закроют, – с надеждой в голосе прибавил он.

Флинн ничего не ответила. Она не хотела говорить Касиму, но одним павлином-фантомом больше, одним меньше – вряд ли это что-то изменит. Над экспрессом всё равно нависала бы опасность, что может пропасть ещё кто-то из учеников.

Но в принципе, решила она, Касим прав: если у Даниэля не хватает смелости спасти эту школу – значит, это должны сделать они!

Флинн лихорадочно вырвала страницу из своего блокнота по героизму и нацарапала на ней сообщение для Фёдора:

«Нужно уберечь школу от закрытия. Встречаемся после ночного гонга у меня в купе. Приходи, пожалуйста!»

Отправив записку пневматической почтой, металлические трубы которой охватывали сетью весь поезд, она на несколько минут заперлась в ванной комнате. Она хотела вымыть из волос угольную пыль, из головы – смятение, а также сменить подпаленную пижаму на джинсы и рубашку Йонте, а разочарование – на счастье.

Но когда Флинн сидела в горячей ванне, её захлестнула волна полного изнеможения. Якуб исчез. Фёдор добровольно пожертвовал своей жизнью в качестве павлина, мать злится больше чем когда-либо, а теперь ещё и экспрессу грозит закрытие! И ничего нового о Йонте по-прежнему не находилось. Разве ей как тигрику не полагалось всё держать под контролем? Зачем бы тогда изображению Стефенсона подмигивать ей?

Со стоном бессилия Флинн нырнула под воду с головой. Когда через секунду она вынырнула, Всемирный экспресс пришёл в движение. Вытирая с лица воду и отбрасывая мокрые пряди, она ощущала толчки и покачивание отъезжающего состава и слышала его свисток и пыхтение.

Прищурившись, она взглянула на окно, у которого стояла ванна. За ним, словно картинки из книжки русских сказок, тянулись скованные морозом пейзажи. К серо-стальному небу поднимались окутанные паровозным дымом стройные берёзы и сосны. Среди сугробов жались низкие деревянные домики деревенек.

«Для сентября снега и правда слишком много», – с тяжёлым сердцем призналась себе Флинн. Выбравшись из ванны, она завернулась в своё пушистое сине-зелёное полотенце и пальцами расчесала мокрые волосы. Большое зеркало ванной комнаты показало ей её тусклую версию. Скорчив гримасу, Флинн огляделась вокруг.

Каждому павлину этого спального вагона отводилась собственная полка рядом с раковиной. На полке Пегс лежала серебристая расчёска, которая, причёсывая, стригла волосы. Флинн секунду помедлила, а затем взяла эту серебристую штуковину и укоротила доходившие до плеч волосы до подбородка. Лилово-синие прядки упали на пол. Взглянув через пять минут на себя в зеркало, Флинн увидела, что её волосы стали не только сантиметров на шесть короче, но и, как прежде, каштановыми.

Флинн удовлетворённо улыбнулась. По непонятной причине она чувствовала себя теперь свободнее и как-то больше самой собой. Она надела джинсы и рубашку и вышла в коридор, готовая решать любые проблемы. Первым делом ей нужен был кто-то, кто скажет, почему при всех заботах и тревогах из головы не идёт именно разговор с матерью.

«Я хочу поговорить с дочерью… сомнительный оптимизм… фотография на объявлении в розыск… будто я прячу Йонте в доме под ковром, да?»

Голос матери всё ещё звучал в ушах Флинн, когда Пегс рассматривала её новую причёску. Голос матери раздавался у неё в душе, когда они с Пегс и Касимом обедали, обсуждая серьёзность создавшегося положения. Голос матери стучал в сердце Флинн, в то время как без уроков и без какого бы то ни было плана проходил день и словно эффектная декорация к спектаклю наступили сумерки. Её слов в голове у Флинн не могли заглушить ни громкие споры Кёрли с Дарсоу, ни торопливые шаги учителей в коридорах.