Анка Штурм - Поезд ночных теней [litres]

У Флинн внутри всё сжалось. Фёдор говорил об этом с такой нежностью, что его хриплый голос походил на мурлыканье кота.

Он поднял голову.

– Это моя сестра, – сказал он укоризненно и в то же время с глубокой печалью, словно иметь такую талантливую сестру равносильно проклятию. – Катенька Куликова, – прибавил он. – Когда-нибудь это имя будет известно каждому танцовщику в мире.

От неожиданности Флинн чуть не упала. Без привычного при движении поезда покачивания ей внезапно оказалось трудно удерживать равновесие. Из-за этого недоразумения ей стало так стыдно, что больше всего хотелось тут же выйти из вагона, но ватные ноги не держали её. Она быстро опустилась на деревянный ящик, который Фёдор подвинул к её ногам.

Несколько секунд Флинн просто молча сидела, не сводя глаз с желеобразного торта. Она так обрадовалась открывшимся обстоятельствам, что не могла думать ни о Якубе, ни о Йонте. Ей хотелось всего лишь дождаться Даниэля – но не говорить с ним. Не сейчас, когда она сидела с Фёдором на складе, как неделю назад, – так, словно это было самым естественным занятием в мире. Словно склад, и был целым миром и ничего, кроме него, не существовало.

Флинн забыла про снег, увлажняющий маленькие грязные окна и затрудняющий обзор, забыла про ветер, который, как какое-то разбушевавшееся чудовище, со свистом проникал в щели, и про Даниэля, которому в душной будке паровоза не удаётся установить связь с центральным бюро Всемирного экспресса. Не важно, что она сидит напротив Фёдора в одной пижаме и чувствует себя маленькой и беззащитной. Ведь она наконец узнает правду о нём и о его билете. Узнает наконец, почему кочегар Всемирного экспресса не стал павлином, хотя миространник избрал его для этого.

– Катенька делает четыре пируэта подряд, – грустным голосом рассказывал Фёдор. – Танцевать на пуантах её научила одна пожилая соседка. – Говоря о жизни на родине, он помрачнел. – Мои родители живут в нехорошем месте, – сокрушённо признался он. – В унылом и опасном. И среди всего этого – Катенька. Я всегда понимал, что моей семье удастся выбраться оттуда, только если Катенька станет известной балериной. Но её обучение для родителей слишком дорого. У нас маленькая холодная двухкомнатная квартира и на ужин всегда только чёрствый хлеб, понимаешь?

Флинн оказалось удивительно больно признаться:

– Это мне знакомо. Но как ты собираешься решить эту проблему? – Она точно знала, что из этой нужды выхода нет. Сама она вскочила в поезд и получила разрешение остаться, но не нашла выхода – ей просто повезло.

В лице Фёдора появилось напряжение, словно он опасался, что сейчас они снова поссорятся:

– Решение перед тобой. Я поменял свой билет во Всемирный экспресс на хорошо оплачиваемую работу. Заработанные здесь ролинги я по воскресеньям обмениваю на рубли и отсылаю по почте сестре. Катенька оплачивает ими обучение. А через пять-шесть лет, когда будет выступать в Большом, она из своих гонораров купит нашим родителям квартиру где-нибудь в лучшем месте. – Не глядя на Флинн, он прижал к студенистому краю торта кухонный нож, и тот с механическим жужжанием поехав вокруг торта, как консервный нож вокруг банки, полностью автоматически сгрузил только что отрезанный кусок на тарелку. – Чёрт! – Фёдор скривился. – Свечки забыл зажечь. Катеньке сегодня тринадцать исполнилось. Что бы ни случилось, я каждый год в поезде отмечаю – я ей обещал.

Флинн смущённо молчала. Ощущая внутри пустоту, она рассматривала допотопную зажигалку, которой Фёдор щёлкал над тортом. Тринадцать искорок, вспыхнув, прыгнули на свечки и зажгли их.

– Жаль только, что торт Рейтфи каждый год какашечно-коричневый, – вздохнул Фёдор. – Выглядит как громадная куча собачьего дерьма.

Флинн прыснула со смеху.

Фёдор взглянул на неё с удивлением. На секунду Флинн решила, что обидела его, но затем лицо его расслабилось, и он рассмеялся. Сначала робко, а затем во всё горло. И Флинн не удержалась: всё вокруг казалось безысходным, но как хорошо было смеяться вместе.

– Но так нечестно, – решительно заявила Флинн, когда они наконец успокоились. – Даниэль говорит, что ты ужасно талантлив и он совершил ошибку, взяв тебя кочегаром. Почему Катенька может стать балериной, а ты павлином – нет? Почему не наоборот?

Она чувствовала себя отвратительно, потому что наперёд знала, что ответит Фёдор. Словно они говорили о чём-то более значительном, огромном, где проявлялось всё бессилие мира.

Смех замер у Фёдора на губах, но черты его лица оставались мягкими.

– Вот в этом бедность и состоит, – сказал он. – Приходится искать компромиссы. Либо Катеньке учиться в хорошей школе – либо мне. – Несмотря на все старания, голосу не удалась непринуждённость. Он беспомощно пожал плечами. – Я её старший брат.

Флинн на своём деревянном ящике сникла, словно из неё кто-то выпустил воздух. Её собственный старший брат так самоотверженно не поступил. Йонте оставил её в Брошенпустеле без всяких шансов. Йонте стал во Всемирном экспрессе павлином.

– Для вас с сестрой должен быть какой-то другой путь, – решила Флинн. – Йонте всегда говорил: «Смелей вперёд, ничего не страшись!» Он жил с этим девизом.

– Да Йонте тот ещё идиот, – непроизвольно фыркнул Фёдор. Так, словно в поезде это было общеизвестно.

Флинн взвилась.

– Значит, ты его всё-таки знал! – воскликнула она. Её взгляд опять перескочил на томик «Анны Карениной», наклейка на обложке которого выдала ей всё то, о чём Фёдор хранил железное молчание: что он появился на борту Всемирного экспресса в одно время с Йонте и в одно время с Йонте делал покупки у «Тимоти и Никс» в Уппсале. Их пути должны были пересечься! Флинн кипела от ярости. – Ты мне врал!

Фёдор выглядел как жулик, пойманный с поличным.

– Я молчал о Йонте только потому, что не хотел тебя расстраивать, – заверил он.

Флинн совершенно не представляла, что Фёдор имеет в виду, но его слова показались ей самой большой глупостью, какую она когда-либо слышала.

– Я сама решаю, что меня расстраивает, а что нет, – пояснила она и, встав, протопала несколько шагов вдоль стеллажей.

Фёдор удручённо хмыкнул.

– Здесь, в поезде, все знали Йонте! – воскликнул он ей вслед. – Йонте был одним из северных енотов. А тебе наверняка известно, что это за фрукты. – На случай, если Флинн этого не знает, он добавил: – Они высокомерные идиоты. Все как один, без исключения.

Флинн задохнулась. Хотя северные еноты и правда высокомерные, но уж Йонте точно не такой! Флинн помнила все мгновения в Брошенпустеле, когда её сводный брат проявлял себя как самый благородный, храбрый и весёлый мальчишка, какого она только могла себе представить.

– Ты опять врёшь! – бушевала Флинн. Она с трудом подавила желание топнуть ногой как маленькая. Разочарование и страх распаляли её, приводили в ярость и отчаяние, не давали дышать.