Анка Штурм - Поезд ночных теней [litres]

– Ты вообще думаешь, что важнее?! – накинулся на неё Дарсоу. – Исчезнувший павлин – или утренняя болтовня за чашкой кофе?! – Его мощная туша приблизилась настолько, что Флинн чувствовала себя зажатой между ненавистью Дарсоу и чёрными стенами паровоза. Она казалась себе мышью в мышеловке, маленькой и бессильной.

– Скажи своей матери, чтобы освободила линию! – пролаял Дарсоу, словно Флинн так ничего и не поняла. Он сунул ей в руку металлический наушник в форме жестяной консервной банки, соединённый с допотопным радиотелефоном.

Приложив его к уху как можно плотнее, Флинн прижалась к стене рядом с золотым коробом, чтобы не загораживать проход Дарсоу и Генри. Оба машиниста изучали её испытующим взглядом.

– Алло? – тихо позвала Флинн. Ей бы не хотелось, чтобы Дарсоу присутствовал при её разговоре с матерью, но попросить его выйти из паровозной будки казалось ей опасным для жизни. Несколько секунд она вслушивалась в доносящиеся до неё шорохи, треск и молчаливое негодование, а затем внезапно раздался искажённый голос:

– Это кто там опять? Я хочу говорить с моей дочерью, снобы закомплексованные!

Флинн потребовалось время, чтобы за помехами и треском узнать голос матери.

– Это я, мам, – быстро проговорила она. Несмотря на гнев в голосе матери, она чувствовала, как в душе у неё вспыхивает что-то тёплое. Мать действительно хотела поговорить с ней! Повисла пауза, и во взглядах Генри и Дарсоу Флинн ощущала немое любопытство и ожидание. Мечтая исчезнуть в копоти как одна из искр, она ещё сильнее вжалась в стену. – Мам?

– Ах, как интересно! – пробился из наушника голос матери. – Наконец-то после недельного молчания я слышу свою дочь!

Флинн зажмурилась, защищаясь от пыли, дыма и упрёков.

– До тебя не дошло моё письмо? Я тебе и открытку написала, – поспешила сказать она и боковым зрением заметила, как Дарсоу закатил глаза. Она почувствовала себя крошечной-прекрошечной в слишком большом для неё мире.

– Да, и, похоже, это всё, что я сейчас могу получить от своих детей! – выкрикнула мать так внезапно, что Флинн показалось, будто из наушника подул ветер. – Открытка с любительскими стишками и ещё одна с сомнительным оптимизмом! Большое спасибо!

Флинн в испуге кусала губы. Ей ни на секунду не пришло в голову, что, вероятно, не слишком тактично посылать матери что-то так сильно напоминающее об исчезновении Йонте. Больше всего ей хотелось стукнуться головой о светящийся распределительный щит – такой глупой она себя ощущала.

– Но у меня действительно появилась надежда, – попыталась Флинн спасти положение. Лишь произнеся эти слова, она поняла, что всё ложь. В течение нескольких дней она не находила никаких новых следов Йонте. Северные еноты не желали говорить с ней, а теперь ещё и Фёдор утверждает, что Йонте идиот. – Следы Йонте повсюду… – слабым голосом прибавила она. На ум пришёл совет Касима спросить мать о девизе Йонте. «Смелей вперёд, ничего не страшись!» – эхом отдалось у неё в голове. Выпрямив спину, она решилась попытаться: – Йонте знал школьный гимн Всемирного экспресса. Ещё до того, как сел в поезд. Свой девиз он взял из него – ты это знала?

Мать оставила её слова без внимания.

– Ты написала, что в этом дурацком поезде его нет! – Искажённый помехами, её ледяной голос походил на ландшафт, который Флинн видела в лобовое стекло паровоза. – Так где же он тогда? Не смей мне врать!

Флинн набрала в лёгкие побольше воздуха, в одночасье поняв, что миссис Штейнман права: её мать больна. Исчезнув, Йонте забрал с собой всё: радость матери, её чувства, её живость.

«Она думает, что единственный путь – это так и жить дальше», – подумала Флинн. Внезапно в ней вскипела неукротимая ярость. Как же Йонте мог с ними так поступить?! Все эти чудовищно пустые дни в Брошенпустеле! Почему мать покорилась судьбе?!

Словно нуждающаяся в помощи раненая, Флинн оглядывала паровоз, сосредотачиваясь на каждой детали. Мерцающие искры, горячим роем оседающие на пижаму и лицо. Копоть, ложащаяся на волосы и придающая им дополнительную плотность. Бесшумный металлический пол, содрогающийся под её ногами от каждого шага Дарсоу. Карканье ворон, взгляды машинистов украдкой. Мигание и посвистывание приборов.

«Запомни всё это, – мысленно сказала себе Флинн. – Ты здесь, и всё это настоящее». Брошенпустель в прошлом, и мать ничего не в силах изменить.

– Это правда, – наконец твёрдо сказала Флинн. – Йонте в поезде нет. Но он знал школьный гимн. Школьный гимн, мама! Должно быть, кто-то ему о нём рассказал… – Она помолчала, потому что не была уверена, что мать на другом конце провода ещё ждёт её слов, но та вдруг резко прервала её:

– Значит, его действительно нет в этом поезде? Да ты же врёшь! Может, ты ещё обвинишь меня в том, что я прячу его в доме под ковром?!

Из наушника её обдало таким мощным порывом ветра, что она отодвинула его подальше от уха. Болезнь это или нет – но дело, на её взгляд, зашло слишком далеко.

– Я найду Йонте, – пообещала она так спокойно, как только могла. Губы у неё онемели в попытке подавить разочарование. Неужели мать позвонила лишь для того, чтобы упрекать её?

– Да, это ты так думаешь! – воскликнула мать, и Флинн услышала, как что-то разбилось. На заднем плане раздался недовольный мужской голос, но Инга не позволила сбить себя с мысли. – Ты точно так же наивна, как твой отец! Он тебе тоже всего наобещал?

– Даниэль для меня директор, – пояснила Флинн. В первую очередь, им он и останется. – Вообще-то между нами нет никаких личных отношений.

Мать игнорировала возражение Флинн:

– Вы оба считаете, что этот поезд делает вас кем-то особенным! Неужели вы и правда думаете, что найдёте пропавшего мальчика только потому, что вы так хотите?

«Жажда действий», – мелькнуло в голове у Флинн так же внезапно и чётко, как в последний раз ей явился тигр. Первое из пяти НК, о которых говорила миссис Штейнман… Флинн чуть не рассмеялась, потому что в такую же минуту, как эта, думала о том, сможет ли закончить учебный год. Она вдруг поняла, как ей сдать героизм : просто нужно жить с этими пятью НК.

– Да, – не колеблясь сказала она. – Да, именно так я и думаю. Что мы найдём Йонте, потому что хотим этого. Так всё в жизни и происходит, мама: благодаря нашему желанию.

Снова повисла тишина, и на этот раз Флинн не сомневалась, что мать разъединилась. Внутри у неё всё замёрзло, её мутило от холода и дыма, но именно в ту секунду, когда она уже собиралась повесить трубку, опять раздался голос матери:

– Флинн, на всех вокзалах висят твои фотографии. Тебя вернёт домой полиция.

– Да пошла она к чёрту, эта полиция! – крикнула Флинн, и они обе понимали, что на самом деле это означает « Иди ты к чёрту! Отвяжись! Разговор закончен, и закончен навсегда» . С силой, которой Флинн у себя и не подозревала, она швырнула наушник на место и развернулась. Дарсоу и Генри мрачно смотрели на неё. Ещё не успев вернуться в своё испуганное «Я», она, сверкнув в ответ золотыми глазами, объявила: – Линия свободна.