Анка Штурм - Поезд ночных теней [litres]

– О нет-нет-нет, – тихо причитала она. – Такие прекрасные ткани! – С жалобным стоном она опустилась на колени среди разбросанной одежды.

– Это же всего лишь шмотки, – сказала Флинн, спускаясь следом за ней. – Кёрли их мигом отгладит.

Словно услышав их, мимо по коридору как ломовая лошадь прогрохотал заведующий хозяйственной частью, попутно осматривая пристальным орлиным взглядом все купе. Флинн расценила это как шанс узнать, что же случилось.

– На пуговицы не наступи! – пронзительно вскрикнула Пегс, когда Флинн прокладывала себе дорогу через доходящую до колен гору тряпок. – Эти вещи значат для меня гораздо больше, чем ты думаешь! Хотя как ты можешь это понять: у тебя же такое интересное лицо с веснушками и золотые глаза.

Флинн, в эту минуту уже добравшаяся до двери, ошарашенно оглянулась на подругу. Белое лицо Пегс раскраснелось, и казалось, что она вот-вот расплачется.

– Моя одежда – это мой характер, – всхлипнула она, вытирая красные глаза рукавом пижамы.

От изумления Флинн не могла вымолвить ни слова. Весь поезд сотрясался от беды и беспокойства, ковёр вибрировал от суматошных шагов – а Пегс действительно сидела посреди своих измятых одёжек, икая от подавляемого чувства стыда.

– Пегс, твой характер проявляется не только в одежде, – произнесла наконец Флинн. – Ты опаслик! Дочь двух павлинов! Знаток экспресса. Безумно творческий человек. Хитрая и умная в такие минуты, когда этого совсем не ждёшь. Ты умеешь общаться с людьми. Ты лучшая из всех подруг, какие у меня были. – Судорожно сглотнув, Флинн поправилась: – Единственная подруга. – Пегс же должна это знать! И, кроме того, не может Пегс не замечать, что с её острым носиком, круглым подбородком и стрижкой бахромой она одна из самых симпатичных девчонок в поезде!

– Но этого недостаточно! – воскликнула Пегс, зарывшись лицом в одну из скомканных блузок.

Флинн ничего не понимала. Пегс в таком измученном состоянии пугала её больше, чем суета в коридоре. Больше всего ей хотелось сказать «Просто возьми и оденься», но она интуитивно чувствовала, что это будет неправильный ответ. Вместо этого она твёрдо сказала:

– Если ты встанешь и оденешься, этого будет достаточно для чего угодно.

В следующую секунду мимо их купе промчалась миссис Штейнман. Флинн вернулась мыслями к происходящему.

– Миссис Штейнман! – позвала она, помчавшись за учительницей. – Что здесь творится? Только что одна пятиклассница перерыла наше купе… – Она осеклась, увидев, что из соседнего купе вышел Кёрли, проворчав:

– Здесь его нет. Ни в одном из купе. Проверьте ещё раз в Последнем вагоне.

Миссис Штейнман не медля развернулась и, потеснив Флинн в сторону, понеслась назад к хвосту поезда.

Взгляд Кёрли упал на Флинн, которая тут же ощутила себя пятым колесом в телеге.

– Что тут происходит? – отважилась она повторить свой вопрос, но на этот раз очень тихо.

На долю секунды установилась тишина, и время растянулось до бесконечности. Флинн почудилось, что во взгляде Кёрли выразилось желание просто выкинуть её из поезда в белоснежное великолепие. Затем его взгляд внезапно смягчился. Он отступил в сторону, чтобы пропустить двух перепуганных четвероклассников, и сказал голосом, в котором звучали конец и начало всего:

– Пропал ученик.

– Якуб, – беззвучным эхом отозвалась Флинн.

Кёрли, похоже, думал, что Флинн не знает, кто это. Он ворчливо пояснил:

– Маленький мальчик из Польши. Ему восемь лет, и в поезд его взяли только потому, что он сирота.

Эти сведения медленно просочились в сознание Флинн.

О нет!

Нет-нет-нет-нет-нет!

Казалось, по венам у неё поползла ледяная вода. Перед глазами стояла прошлая ночь. Якуб боялся. Возможно, безосновательно, а может, он что-то предчувствовал. Это случилось далеко за полночь, в то время, когда в экспрессе пробуждаются одни злобные силы: тени, тревоги, нечто, крадущее павлинов .

– Мне нужно поговорить с Даниэлем, – решила Флинн, поспешно протискиваясь мимо Кёрли.

– Стоять!

На секунду Флинн испугалась, что заведующий хозяйством сейчас схватит её за руку и задержит. Но тут в конце коридора раздался голос миссис Штейнман:

– В Последнем вагоне его тоже нет! – Флинн, воспользовавшись моментом, с силой распахнула железную дверь в начале вагона и выскользнула на соединительный мостик.

Российский мороз объял её абсолютной тишиной и обжигающим горло свежим ядрёным воздухом. Куда ни кинь взгляд, виднелись только деревья, горы и вороны. Экспресс не был окутан дымом, и покрытые снегом бесконечные просторы представлялись чёткими и ослепительно ясными, словно под увеличительным стеклом. От красоты у Флинн на миг перехватило дыхание, но от холодного воздуха начали гореть лёгкие, и всё тело неприятно покалывало. В спешке она забыла накинуть на себя что-нибудь тёплое, а возвращаться за халатом было слишком рискованно. Ещё раз ей от Кёрли не уйти. Флинн остро ощущала необходимость рассказать ему о ночном страхе Якуба, но опасение, что он не принимает её всерьёз, было ещё острее. Даниэль же поклялся этой ошибки больше не повторять.

В одной пижаме и носках Флинн пробралась по соединительному мостику в следующий вагон и, открыв железную дверь, вошла в комнату отдыха павлинов. Там в мягких креслах сидели только северные еноты. Надвинув на лоб меховые шапки, они возбуждённо шушукались.

– Спорим, Даниэль нам соврёт? – бормотал Херонимо Маррар, когда Флинн проходила мимо них. – Он станет утверждать, что Якуб уехал, как это было тогда с Йонте. Можно подумать, мы настолько тупые, что поверим ему.

– Большинство павлинов как раз настолько и тупы, – заявила Файви Мустаки, выдувая розовый пузырь из жвачки, пока он не лопнул.

Сердце у Флинн забилось чаще. В сильном возбуждении она подошла поближе к второклассникам, но Оливер Штубс, едва заметив её, откашлялся и забубнил на манер лётчика-истребителя:

– На хвосте Нахтигаль, на хвосте Нахтигаль.

Флинн почувствовала, как холодные пальцы судорожно сжимаются в кулаки.

– Прямо по курсу идиоты, – в ярости парировала она и быстрым шагом, обогнув банки имбирснафа, стопки книг и кресла, покинула вагон.

Без привычного перестука колёс и ощущения полёта, когда поезд скользит по рельсам, Флинн кругом чудились препятствия. Длинные вагоны словно растянулись до бесконечности, и она уже начала опасаться, что никогда не доберётся до головы этой стальной змеи. И наконец осталось всего пять вагонов.

В столовой за небогатым завтраком – пшеничный хлеб и творог – сидели лишь несколько павлинов. Повар Рейтфи только что выставил на стойку самообслуживания свежезаваренный чай. Над залом повисла тишина. Никто не разговаривал. Даже Рейтфи не напевал себе под нос, как он делал это всегда. Складывалось впечатление, что поезд онемел от потрясения.