А Богуш - Черепашки-ниндзя и Чародей Зеленого Острова

Снова из глубоких недр раздалось чье-то знако­мое пение, похожее на стройную молитву:

Гладь озерную расколов.

Ветер волны нагнал без числа.

И едва уловим

Запах редких цветов,—

Это поздняя осень пришла.

Блеск воды и горы синева

По душе мне в осенние дни.

Чтобы их описать,

Не найти мне слова.

Так отрадны для взора Они!

Листья желтые и плоды —

Лотос там, за песчаной косой.

И на ряске

Прозрачные капли воды,

И трава под жемчужиной росой.

А на отмели цапля стоит,

С нею день провели мы вдвоем.

Отвернулась,

Наверно, обиду таит,

Что я вдруг покидаю ее.

Наступила долгая пауза.

— Самообвинитель Донателло, — снова загово­рил Будда, и теперь голос его звучал так холодно и пронзительно, как утренняя звезда в рассветном небе, — поскольку вы помогли одной из грешных, кающихся душ, не побоялись испить из лона смер­ти чистой живой воды и тем самым открыли доступ к полету кающейся Душе, освободив ее, вы, пред­ставляется мне теперь, уже вынесли сами себе приговор?

— Да, — ответил Дон тихо, — да.

— Мы полагаем все же, что приговор, который вы себе вынесли, вас осуждает и побуждает к доб­родетели и раскаянию за других терзающихся во мраке грешников?

— Да, — прошептал Дон.

Тогда Будда встал со своего престола и мягким движением простер руки.

— Я обращаюсь к вам, бодхисатвы! Вы все слы­шали. Вы знаете, что сталось с нашим братом Дона­телло. Такая судьба вам не чужда, не один из вас испытал ее на себе. Обвиняемый до сего часа не знал, или не имел сил по-настоящему поверить, что ему попущено было отпасть от друзей-черепах, уже отложивших свои живые черепашьи яйца, из кото­рых вновь должна возродиться жизнь на Мертвой Земле, ради испытания. Ради испытания ему было отпущено сбиться с пути. Он долго упорствовал. Но под конец он уже не смог совершать над собой насилие и прятаться от страждущих душ. Он по­мог и освободил Душу паучихи.

Отчаяние — исход любой серьезной попытки по­стичь и оправдать человеческое бытие. Отчая­ние — исход любой серьезной попытки вытерпеть жизнь и выполнить предъявленные ею требования, полагаясь на добродетель, на справедливость, на разум. По одну сторону этого отчаяния живут дети, по другую — пробужденные. Обвиняемый Дона­телло — уже не ребенок, но еще не до конца про­бужденный. Он еще пребывает в глубине отчаяния. Ему предстоит совершить переход через отчаяние и таким образом пройти свое предназначение. Мы позволяем ему снова постичь смысл всего сущего и возвратить жизнь мертвым. Мы отдаем ему вол­шебный кристалл Будды!

Главный бодхисатва взял кристалл со лба Вели­кого Будды, поднес его Дону, поцеловал его в ще­ку. Едва Донателло прикоснулся к кристаллу, едва ощутил его холодок, как ему припомнились в беско­нечном множестве его непостижимые упущения в жизни. Он был готов тотчас бежать, плыть на пус­тынный берег, откладывать свои черепашьи яйца, наполненные добром, любовью и жизнью на этой мертвой земле, готов был совершать немыслимые подвиги, зарождать новые миры и вселенные из одного черепашьего яйца, из которого миллион лет назад возник и этот звездный мир.

Мягким движением бодхисатва похлопал его по плечу, заметив его смущение и глубокий стыд. И вот Дон уже слышал, как первоверховный Будда заговорил снова:

— Обвиняемый и самообвинитель Донателло, вы оправданы. Но вам следует еще знать, что брат, оправданный в процессе такого обязан вступить в число бодхисатв и жить их жизнью. Итак, брат До­нателло, отвечай мне: готов ли ты в доказательство твоей веры усмирить свирепого пса?

Дон в испуге отпрянул:

— Нет, на это я неспособен,— вскричал он тоном самозащиты.

— Донателло! — громко воззвал Будда,— пре­достерегаем тебя, неистовый брат! Я начал с самых легких задач, для которых достаточно самой малой веры и любви. Каждая последующая задача будет все труднее и труднее. В руках у тебя волшебный кристалл. Отвечай: готов ли ты?

Донателло похолодел, дыхание его пресеклось.

Он вздохнул тяжело и ответил согласием.

На пустынном берегу Залива Смерти показалась опять голова Донателло. Взглянули на нее сидев­шие в лодках бодхисатвы и не узнали. Не Донател­ло это был, а словно какой-то мертвец с застывшей улыбкой на губах. Все лицо у него было багрово- синее, а глаза будто бы вышли из орбит. Дон уже не дышал,— он как будто глотал в себя воздух.

— Где кристалл?

— Где же? — громко закричали сидящие в лод­ках Бодхисатвы.

— Будет! — отвечал могильным голосом Дон. И без чувств повалился на палубу корабля.

Бодхисатвы изо всех сил ухватились за веревку, к которой Донателло привязал под водой драгоцен­ный кристалл. Потихоньку, осторожно, потянули они наверх. С великим нетерпением, с содрога­нием сердец.

Наконец, показался кристалл и над водою. Он был не белый, а багрово-красный. В это время что-то теплое коснулось лица Дона. Это бесприютная Душа поцеловала его на прощание, отлетая в не­обозримые звездные дали для нового рождения:

Вслед за нами придут другие

Будет больше у них терпенья,

Больше ловкости и упорства.

И земля устоять не сможет

Перед их красотой и силой.

А поддержкой им будет песня —

Та, которую

Мы сложили

Эй! Черепахи!

Эй! Не робей!

Вперед! Черепахи!

Вперед!

Возьмите старую черепичную крышу

Вскоре после полудня.

Рядом поставьте

Высокую липу

Подрагивающую на ветру.

Поместите над ними, над крышей и липой,

Синее небо.

В белой кипени облаков отмытое поутру.

И не вмешивайтесь,

Глядите на них.

Эй! Черепахи!

Эй! Не робей!

Вперед! Черепахи!

Вперед!

Бывает, что и дрозду

Становится холодно

И тогда он всего лишь птица,

Которая ждет тепла.

И тогда он простой бродяга,

Неприкаянный и несчастный.

Потому что без песни

Пространство

Бесстрастно!

Эй! Черепахи!

Эй! Не робей!

Вперед! Черепахи!

Вперед!

Эгей-гей

В ПЛЕНУ У ПАУКОВ

Паутина была так крепка, что ее приходилось разрезать ножом. Мясистые насекомые величиной с гуся, запутавшиеся в паучьих сетях, бились и виз­жали, как поросята.

— Микки, тебе не кажется, что здесь ты чув­ствуешь себя Гулливером в стране великанов? — спросил друга Лео. Он был очень доволен тем, что увидел нечто новое.

— Надо поскорее выбираться из мертвого леса, чтобы нас кто-нибудь не скушал, — ответил Микки, мечом расчищая дорогу от висящей перед ним паутины.

Но прибавить шагу было не так легко. Ежеми­нутно приходилось останавливаться, чтобы проби­раться сквозь сухие лианы или разрезать густую паутину.