Анна Игнатова - Верю — не верю

На этот раз Иве удалось его догнать только у самого парка. Остальные безнадёжно отстали. Но всё равно бежали всю дорогу. Раз Алексей Борисович сказал, что надо скорее, значит, надо скорее.

— Лёша, что стряслось? — выкрикнула она, не снижая темпа.

— Я подонок! — крикнул в ответ Лёша. — Успеть… должны успеть!..

— Успеть, пока они не полетели?

— Пока… они… не разбились!.. вдребезги!.. — еле выдохнул Лёша. Ива и не расслышала, что он сказал. Но не отставала. Ей очень хотелось увидеть полет одной из первых.

Никогда еще он так не бегал. Даже когда удирал от гадюки. Там он боялся за себя, всего лишь за себя. А тут… тут Васильки… Васильки! Во дурак-то, а! Негодяй!.. Мерзавец! Врун несчастный! Убийца!..

Парк был большой, но Лёша знал, куда бежать. К совам. К самой большой сове. Ругая себя последними словами, он мчался туда, где взмахивали перед высоким тополем огромные белые крылья.

— Мы без них потренируемся, — говорила сестра сестре, шагая вверх по ступеням к круглым глазам-окнам. — Научимся повороты делать, виражи. Я хочу попробовать мёртвую петлю сделать, помнишь, Алексей Борисович рассказывал, как у него ловко получалось? Все попадают от восторга!

— Не гордись, — пыхтела в ответ сестре сестра. — Гордость тяжёлая. Надо наполниться лёгкими, светлыми чувствами, как учил Алексей Борисович. Любовь — самое лёгкое, самое светлое, самое окрыляющее чувство! Я тебя люблю, Василёк.

— А я тебя обожаю, Василёчек ты мой!

И окрылённые девочки заскакали вверх по лестнице через две ступеньки.

— Я маму люблю!

— Я папочку нашего очень, очень люблю!

— Я класс наш люблю, люблю, люблю!

— Я нашего директора люблю!

— Я всех-всех в мире люблю! И Алексея Борисовича из другого мира тоже люблю!

— Слушай! — вдруг остановилась Василёк, до того удачная мысль пришла ей в голову. — А давай мы ему посвятим наш первый полёт? Ведь без него мы бы не догадались, что можно летать вот так просто!

— Ни за что бы не догадались! Физика нас этому не учит. Нам бы и в голову не пришло, что можно лечь на воздух!.. Ну, добрались. Отдышись. Никаких тяжёлых ощущений. Дыхание свободное!

Васильки подошли к окнам, сели на подоконники и свесили ноги наружу. Высоты они никогда не боялись. Как чувствовали, что бояться-то нечего, летать-то можно!

— Давай по очереди. Сначала я, потом ты. Или наоборот, сначала ты, потом я.

— Нет, давай вместе. А то потом другой будет обидно, что не она полетела первой. А обида — тяжёлое чувство, с обидой потом летать не сможем.

— Хорошо! И давай договоримся: я облетаю тополь слева, а ты — справа. Красиво получится. Ну что, по счёту три?

— Как я волнуюсь, Василёчек… Ух, как весело! Этот момент надо прочувствовать. Итак, раз, два…

— Смотри, бежит кто-то по аллее… Это Ива! Это Алексей Борисович!

Лёша уже видел рыжие хвостики в совиных глазницах. Видел голубые кроссовки. Он почти добежал до тополя перед совой.

— Стойте!! Нет! — махал он руками на бегу. — Я на-вра-а-ал!!

Они не слышали его, они были слишком далеко и высоко. Там ещё и ветер, наверху! И листья шумят. Да если бы Васильки и услышали его, то не поняли бы. Они же не знают этого слова — «наврал».

Зато поняла Ива. Быстро и сразу всё поняла. Мгновенно радостное ожидание на ее лице сменилось ужасом. Лёша подумал, она сейчас обрушится на него, будет бить, ругать… Но Ива умела различать главное и неглавное. Главное сейчас — это остановить Васильков, махать на бегу руками и орать во всё горло: «Нет! Стойте!» Остальное — потом…

Они из последних сил неслись к сове. Оставалось совсем немного.

— Смотри! — Василёк вгляделась в фигурки внизу. — Руками машут! Давай скажем, что посвящаем полёт Алексею Борисовичу!

— Потом скажем. Подлетим и скажем, чего проще! Помнишь, ты справа? А то еще врежемся друг в друга.

Они засмеялись, оттолкнулись от подоконников и полетели.

Лёша хотел крикнуть и не смог. Он не мог вдохнуть воздуха. Он не почувствовал, с какой силой сжала ему руку Ива. Он только смотрел во все глаза, как две девочки упали камнем вниз. Их подхватили ветки тополя, но не смогли сдержать падения. Тополь трещал, пытаясь удержать два легких тела, ветки ломались и передавали девочек дальше, вниз, вниз, вниз…

Скорая помощь увезла разбившихся Васильков. Лёша хотел поехать с ними, но сажать его было некуда и некогда. Врач, который первый примчался в парк Семи Сов, молча кивнул Лёше, как старому знакомому, и больше не смотрел в его сторону. Он работал.

Только после того, как машина уехала, Лёша вспомнил, где видел этого врача. Он беспокойно огляделся вокруг: Ивы не было рядом. Лёша как-то упустил ее из виду… Тем лучше, быть может…

— Тем лучше, тем лучше, — бормотал Лёша, идя к выходу из парка. Никто его не задерживал. Он шел всё быстрее и быстрее, всё увереннее.

— Тем лучше, тем лучше, тем лучше, — всё скорее говорил и говорил он, пока эти два слова не слились в одно и не закружились с бешеной скоростью, как на карусели. — Темлучшетемлучше!..

Ива тоже потеряла Лёшу из виду. Сначала она никого не видела, кроме своих падающих подруг. Потом набежали люди, приехали врачи — она всё смотрела на Васильков, всё хотела увидеть, как они придут в себя, откроют глаза, поднимут руки.

Ива сразу узнала того врача, который кивнул Лёше. Это он шёл тогда к обрыву, это его жизненную орбиту сумел Лёша тогда изменить. Теперь он спасает Васильков. Двух девочек, которых Лёша погубил своим жутким враньем, спасает человек, которого Лёша отвел от края обрыва… то есть Лёша тоже спасает Васильков?

— Как сложно всё… Я запуталась. Я не понимаю, что происходит на самом деле, — шептала потрясенная Ива. — Я не могу сама разобраться…

Она огляделась: Лёши не было рядом. Но Ива знала, куда идти за помощью.

— Где Лёша? — с порога спросила она у Бука.

Бук уже знал все новости. Откуда? Ах, неважно сейчас!

— Бук, ты знаешь, куда он пошел? — голос Ивы был непривычно высоким и резким. На нее вдруг накатила тревога, еще неясная, но пугающая.

Бук наклонился к Иве, не вставая с кресла:

— Я догадываюсь, куда. Боюсь, что я не ошибаюсь…

— Но зачем?.. — ахнула она, вдруг сообразив.

— Затем, — ответил Бук.

И добавил:

— Так сложилось. Но, может быть, можно что-то изменить…

Ива не дослушала и выбежала вон.

Лёша шёл по зелёному лугу. До чего он огромный, этот луг! Всю свою жизнь можно успеть вспомнить. Это они нарочно придумали, чтобы идти и думать, идти и готовиться. И всё по-честному, никто не заставляет, ты сам принимаешь решение. Идешь и принимаешь. Умно придумано. Всё тут умно придумано у них. А что тут долго думать? Васильки разбились из-за него — раз. Домой не вернуться — два. Там его все уже покойником считают. Ну вот и правильно. Вот он и будет покойник. Ловить нечего. Нечего!