Анна Игнатова - Верю — не верю

Оказывается, внутрь сов можно было войти. Все семь памятников были полые, с лестницами до самых совиных глаз, так что можно было посмотреть изнутри на мир совиными глазами. И если младший совенок был всего метра два с половиной высотой, то сова-бабушка была около восьмидесяти метров. Грандиозная громадина.

Они залезли наверх. Лестница была надежная, с перилами, с широкими площадками между пролетами. На последней площадке были два круглых окна — совиные глаза.

— Ох, и высоко, — сказала Ива, взяла Лёшу за руку и в окно-глаз высовываться не стала. Она же боялась высоты, вспомнил Лёша.

Зато Васильки высунулись по самый пояс! Они старались дотянуться до тополиных листьев. Да еще и кричали во всё горло детскую песенку, глупую и веселую:

— А я не люблю дразнить сов, они так старались найти для людей ответы, — сказала тихо Ива, всё еще не отпуская Лёшину руку. — Я их очень уважаю.

— Мы тоже их уважаем, — весело откликнулись Васильки. — Но так хочется посмеяться! Не над ними, а просто посмеяться! У нас же легкий характер?

И они вопросительно посмотрели на Лёшу.

— Лёгкий, — согласился Лёша. — Прямо невесомый!

— Ух ты! — подскочили сестры.

— Осторожней! — вскрикнула Ива. — Вы хоть от окна отойдите!

Когда все, к огромному облегчению Ивы, спустились на землю и пошли гулять по парку, Васильки вдруг сделались тихими и задумчивыми.

— Алексей Борисович, — протянула одна из сестер, заставив Лёшу в очередной раз поморщиться от этого несносно длинного имени. — А как ты впервые полетел? Как ты понял, что можешь лететь?

— Как-то понял, — неохотно стал снова врать Лёша. Очень уж не хотелось признаваться во вранье первоначальном. — Я стоял на краю крыши и вдруг понял, что ничего со мной не случится, если я оттолкнусь от крыши ногой и лягу на воздух. И воздух меня выдержал и не провалился подо мной. И я полетел. Вот и всё, в общем-то, — бубнил он уже совсем тихо.

— Алексей Борисович, ну ты же про полет первый рассказываешь! Почему же ты такой скучный? — воскликнула одна из Васильков.

Но тут другая, на Лёшино счастье, одернула сестру и сказала:

— Что тут непонятного? Человек умел летать, а теперь не может, потому что на него навалились тяжелые проблемы и мысли! Ты бы как рассказывала о полетах, если бы у тебя крылья отобрали?

И тут две девочки в одинаковых прелестных синих костюмчиках и голубых кроссовках, с одинаковыми рыжими хвостиками, подошли к Лёше и извинились.

— Прости нас. Мы такие дуры. Мы больше не будем к тебе приставать с полетами.

— Да ничего, пустяки, — пробормотал Лёша. Чувствовал он себя совсем погано.

Начались уроки.

И это было здорово интересно. Новые одноклассники приняли Лёшу с восторгом. Его слава небылочника распространялась теперь на весь класс.

— Это у вас учится Алексей Борисович?

— У нас.

— Ах, какой знаменитый небылочник…

— Лучше говорить — рассказчик, он не очень любит слово «небылочник».

— Да? Как интересно! А почему?

— Он считает, что любая история может произойти на самом деле, поэтому не стоит называть ее небылкой. Лучше сказкой.

— Как интересно! А можно с ним познакомиться?..

Лёша совсем не переживал, что учится с «малышами», которым по девять-десять лет. Он не замечал разницы в возрасте. На уроках математики ему казалось, что он попал в класс к старшеклассникам… Начался курс химии, курс физики продолжился. Они шагали вперед быстро и уверенно, не тратя времени впустую.

«А ведь верно, — прикидывал Лёша, — сколько времени уходит у наших учителей на проверку домашнего задания. Каждый норовит сказать, что он всё учил и готов к уроку, даже если не раскрывал учебника… Надеется на подсказку, на интуицию, на везение, тянет время до звонка. А здесь всё просто. Учил? Да — да, нет — нет. Всё понял? Да, всё, нет, не всё, есть вопросы. Гениально! Неудивительно, что они уже геометрию вовсю проходят… Дневники не сдают, никакого электронного контроля. И учителя своим прямым делом занимаются, а не всякой фигнёй отчетной…»

Догонять пришлось изо всех сил. Ива, конечно, помогала. И Васильки. И другие ребята из класса, почти все. Всего несколько человек принципиально считали, что осваивать всё надо самому, без посторонней помощи, о чем и сказали Лёше в первые же дни прямо в глаза. А он им прямо в глаза сказал, что не хотел бы иметь таких друзей. И они разошлись в разные стороны.

Только литературы ему не хватало. И русский язык (то есть родной по здешней терминологии) без примеров из литературы тоже казался сильно усеченным, куцым каким-то… Язык был именно средством общения. Лёша никогда над этим не задумывался, но вдруг почувствовал, что язык без хорошей литературы всё равно что… ну, например, рояль без музыканта. Отличный инструмент, красивый, что хочешь с ним делай: хочешь — пиши на нем, хочешь — спи, хочешь — просто любуйся… Можно даже крышку открыть и несколько клавиш нажать, пожалуйста! А что еще с ним делать…

Список имен в журнале походил на перечень товара в цветочном магазине. Пионы, Нарциссы, Тюльпаны, Ландыши, Колокольчики, Одуванчики… Кстати, Одуванчика сокращенно звали Ваней, что очень порадовало Лёшу. Привычное имя, как приятно!

А «взрослых» имен в их классе было всего два — его и Ивы. Это тоже было очень приятно — составлять с Ивой отдельную группу…

До чего же трудно было получить пятерку! Директор Граб похвалил Иву, сказав, что у нее целых две пятерки — по пению и по родному языку. Тогда Лёша хмыкнул про себя — тоже мне, лучшая ученица! Сейчас он видел, что действительно — лучшая. Ответы, за которые ученик в школе Лёши получил бы пять, здесь еле тянули на троечку. Впрочем, тройка была неплохой оценкой. «Ну, ничего, ничего, в теме ты разобрался, усвоил», — говорил учитель математики Эвкалипт и ставил счастливому ученику целых три балла! Да что там три! Даже один балл, то есть убогую «единицу», надо было чем-то заслужить! Если ты был попросту не готов, тебе ничего и не ставили, ни одного балла. Единицу захотел? А за что? Ничего же не сделал! Ноль тебе.

И так получилось, что хорошист Алексей поначалу был рад даже двоечкам… А хвастался-то, хвастался! Всего две четверки, остальные пятерки! Поверившие (разумеется!) одноклассники страшно удивились первым Лёшиным ответам… Но добрые Васильки всем объяснили, что Алексей Борисович сейчас не может ни нормально заниматься, ни летать — тяжелое время у него. Он о доме всё время думает.

Все хотели помочь Лёше найти дорогу домой. Поскольку моментально стало известно, что ему надо снова пережить похожее эмоциональное состояние, то есть сильно испугаться чего-то (про слезы, по счастью, никто не знал) и снова вернуться домой. Расставаться с Алексеем Борисовичем было жаль, но помочь ему обязательно надо! Он так переживает за родных, что даже летать разучился!