Ирис Эрлинг - Сердцевинум

– Но, мама, лето… – слабо возразила Рина. – Все гуляют, пока могут…

– И забрасывают занятия. А у тебя есть возможность уйти далеко вперед. Кстати, как зовут того молодого человека?

– Тим, – упавшим голосом ответила Рина.

В ее воображении дом уже рушился, погребая под обломками десятки ни в чем не повинных жильцов. А все потому, что родители преступно отказываются слышать то, что им пытаются донести.

– Он, кажется, из четырнадцатой. Я видела его бабушку – культурная женщина. Надо будет с ней поговорить, а то совсем Тимофея запустит…

Тут уж Рина не выдержала: сгребла рюкзак и Лира в охапку и удалилась к себе. Из всего разговора эта мамина реплика оказалась самой ужасной.

Эх, надо было быть хитрее, ну да что теперь сделаешь.

Ускользнуть по собственному-то проходу, да еще и с невидимостью, не проблема, но мама обязательно станет проверять, не сбежала ли узница. Обнаружит пустую комнату и накажет уже навсегда. И с Лиром запретит гулять.

Мрак, мрак, безнадежный и прямо-таки издевательский.

Как назло, заснуть не получалось. Рина успокаивающе гладила Сокровенник по мягкой шерстке и сама немного успокаивалась. Впервые в жизни ей захотелось завести дневник и поделиться с ним переживаниями. Но заводить его было негде, так что она делилась вслух. Лир сочувственно сопел из-под кровати.

Утром Рина со всех ног бросилась на прогулку, надеясь застать Тима во дворе. Нужно было хотя бы сказать о своем наказании и предупредить о мамином желании поговорить с Тимовой бабушкой. А лучше – вместе придумать какой-нибудь план.

Но Тима не было. «В Сердцевинуме гуляет», – решила Рина, страшно расстроившись. Когда тянуть время дальше стало невозможно, пришлось возвращаться.

На столе ее ждал поднос с завтраком, а на полках – книги из списка летнего чтения.

Раньше Рина думала, что сидеть взаперти с пустой головой – самое страшное. Не о чем подумать. Ничего не волнует. Просто перестаешь жить. Но как оказалось, страшнее быть под замком с головой полной, забитой тревогами и сомнениями. Ужасное чувство беспомощности невероятно давило. Наверное, поэтому весь день Рина провалялась на кровати – слишком уж сильное было давление. Только компания Лира и живого дневника скрашивала ситуацию.

Рина никогда не мечтала быть принцессой, которую бы спас из заточения какой-нибудь герой. Но неужели Тима совсем не удивило ее исчезновение? Не мог хоть заскочить на минутку?..

Впрочем, кое-кто о Рине все-таки не забыл.

Она читала, когда услышала эти странные звуки: точно не скрип дверей, и дом вроде бы выл иначе. Но звуки все равно показались ей смутно знакомыми.

Игрушечная музыка .

Рина улыбнулась, вспомнив об окнах, через которые можно докричаться или, если угодно, доиграться – было бы желание.

Настроение сразу скакнуло вверх. Все-таки теперь у нее появились друзья, которые скучали по ней и пытались подбодрить. Хотя бы один такой друг. Может быть, он смотрел на нее. А Рина и не возражала – пускай смотрит. Изабелла Зиновьевна выбивала из учеников всякую робость перед публикой.

Рина вскочила с кровати, отбросила книгу и закружилась по комнате, изображая старомодный летающий танец. На занятия в студию, случалось, приглашали хореографа, и Рина помнила несколько изящных движений… Правда, к мелодии они не слишком подходили, но музыка сама вдруг перестроилась, ускоряясь и увлекая за собой… Элементы уже выходили не столько красивые, сколько сильные. Так бьется в клетке пойманная птичка. Так бунтуют!

Внезапно аккомпанемент оборвался. Рина изобразила манерный реверанс и, только подняв голову, заметила в дверях маму. Та смотрела с нескрываемым удивлением – похоже, поклон совершенно сразил ее.

Теперь мама могла решить, что выбрала идеальное наказание… Ладно уж. Рина была согласна создать кое-какую видимость перевоспитания во имя своей важной цели. Кажется, единственный способ чего-то добиться от родителей – это притвориться паинькой.

Поразмыслив, как можно отплатить музыканту, Рина положила на платформу сервисного лифта несколько розовых спичек.

Остаток вечера Рина просидела на подоконнике: читала пьесу «Снежная королева» Евгения Шварца, которую в студии должны были поставить к концу грядущего учебного года. Пьесы всегда выдавались заранее, чтобы каждый участник мог несколько раз перечитать их и свободно ориентироваться в тексте к распределению ролей.

«Снежная королева» была короткая и только в самом конце зацепила Рину репликой Сказочника. Она даже прочла вслух: «Что враги сделают нам, пока наши сердца горячи? Да ничего!»

И тут в ее кровати что-то звонко щелкнуло.

Рина разворошила постель. Под подушкой лежал Сокровенник продавца из волшебного магазина. Глаза на переплете были широко открыты, а камешек под прозрачной пластинкой сверкал, как тлеющий уголек. Яркие импульсы зарождались внутри камешка и ритмично разбегались по нему, заставляя весь «секретик» пульсировать теплым светом.

Рина взяла дневник в руки, и переплет – точнее, глаза на нем – приобрел какое-то неловкое выражение. Однако замок, который прежде туго скреплял страницы Сокровенника, оказался открытым.

– Ты хочешь, чтобы я прочла? – уточнила Рина.

Дневник грустно опустил веки, наверное, в знак согласия, и Рина открыла его на первой странице.

Сегодня я купил этот Сокровенник – вести его стану как журнал поисков Яна. Накопилось уже достаточно зацепок, и теперь необходима некоторая систематизация.

В этом журнале я стану обращаться к вам, г-н Сорокин. Каждую ночь с того рокового визита я все думаю, почему поверил вам.

Легче всего было узнать, что за погром произошел в вашем притоне. Люди сердцогини Ризантеллы заранее знали о возможном преступлении, но опоздали на каких-то несколько минут… Сердцогиня любезно согласилась раскрыть мне свой небольшой секрет: при дворе она держит очень способного провидца. По ее словам, один глаз этого провидца совершенно обычный и видит окружающий мир, зато второму доступны видения, обыкновенно о различных преступных намерениях. В тот раз он принес сердцогине филактерию – небольшой сосуд, предназначенный для хранения и просмотра видений другими лицами, – и раскрыл намерение скандально известного господина Сорокина, то есть вас, съесть сердце моего мальчика…

Филактерия содержала и предысторию. То, что сам я помню весьма смутно и отрывисто, воссоздали видения провидца – в долгих беседах с ним я уяснил, как именно было обстряпано ваше дельце. Предложив пари, вы сразу спросили, какую из вещей, находящихся при мне, я готов пожертвовать как заклад. Я тогда пришел к вам буквально с пустыми карманами и честно об этом сообщил, чему вы нисколько не огорчились. Вы предложили в документе указать как мою ставку самое дорогое из того, что я оставил дома, – единственно чтобы неравноценность закладов не смутила свидетелей, – а на деле использовать любую мелочь, к примеру, пуговицу с моего пальто, которая к тому же участвовала бы в пари. То, что эта пуговица принадлежала мне, должно было служить доказательством отсутствия подлога с вашей стороны.