Роберт Битти - Серафина и расколотое сердце

Несколько мгновений все молчали. Серафина ответила первой:

— Переписать историю.

Ровена бросила на нее жесткий, почти что злой взгляд:

— Прошлое невозможно переписать.

— Зато будущее — можно, — парировала Серафина.

— Теперь это уже не имеет значения, — сказала Ровена, отворачиваясь.

Серафина уже собиралась заспорить, но тут вдруг подумала, что Ровена и сама не верит собственным словам. Это была не уловка и не хитрость, а, скорее, страх и попытка защититься. Серафина уже слышала от нее нечто подобное. «Не имеет значения, ничего особенного, просто грустные мысли вслух», — сказала Ровена в ту ночь, когда Серафина в первый раз появилась возле лачуги.

— Так это была ты… — проговорила Серафина, пристально глядя на Ровену. — Ты пришла на мою могилу, чтобы рассказать мне обо всем… Я слышала твой голос… Это ты меня разбудила…

Ровена не повернулась, не оглянулась. Казалось, она сейчас выйдет из комнаты, чтобы никогда больше не вернуться.

Но тут Брэден шагнул к Ровене и коснулся ее руки. Он словно навел на нее чары, не давая шевельнуться.

— Как это «не имеет значения»? — сказал он. — Конечно, имеет. Что вы такое говорите, Ровена? Вы ведь останетесь с нами, правда?

Это ее остановило. Ровена медленно обернулась и посмотрела на Брэдена.

По ее глазам Серафина увидела, что она прекрасно понимает, сколько горя причинила другим. «Просто грустные мысли вслух, ничего особенного», — сказала она о себе. Но ей удалось сойти с одной тропы и перейти на другую, хотя сейчас она была охвачена чувством глубокой безнадежности. Она знала, что сделанного не исправить, что ей не защитить ни Брэдена, ни себя, ни еще кого-либо от своего отца. Что бы она ни думала, ни чувствовала, все это бессмысленно, потому что кончится все тем же самым.

Серафина подошла ближе.

— Ты меняешься, Ровена, — твердо сказала она. — Если человек себе не нравится, он меняет себя. И тебе это отлично удается. Ты пряталась от отца, чтобы найти другой путь. Я понимаю, что ты устала, разочарована и испугана. Мы все — тоже. Но ты еще можешь переписать историю. Реши, что надо изменить в себе, и меняй, как бы это ни было трудно. У тебя нет выбора. Ты делаешь то, что должна делать.

— Нет, — зло фыркнула Ровена. — В том-то и дело, кошка, что выбор всегда есть. Каждый раз, делая шаг, можно выбрать хорошее или плохое. Выбор есть всегда.

— Ты уже сделала выбор и не откажешься от него, — упорно продолжала Серафина. — Ты выбрала сражаться вместе с нами.

— Да, выбрала. — Голос Ровены дрогнул. — И теперь у нас война. Мы застали отца врасплох там, на горе. Мы его ранили. И он вернется и уничтожит нас, потому что живет местью. Он меняет внешность, приспосабливается к любым условиям, он похож на змею, скидывающую кожу. Но одно совершенно точно: он настигнет нас за то, что мы устроили ночью. И он убьет всех, начиная с меня.

Теперь к ней подошел и Вайса:

— Ты теперь одна из нас, Ровена. Мы будем сражаться все вместе. И мы остановим его раньше, чем он причинит боль тебе или кому-то из нас.

Брэден выслушал Вайсу, потом посмотрел на Серафину и Ровену:

— Но мы уже сражались с ним и даже несколько раз побеждали, а он все возвращается. Этой ночью мы собрали все свои силы и потеряли множество друзей, а он все равно победил нас. Как убить врага, которого невозможно убить?

Все молчали.

Никто не знал ответа. Ведьма не убежала, но и сказать ей было нечего. Их поражение в борьбе с отцом удручало ее больше всех. Заметив взгляд Серафины, Ровена повернулась к ней:

— Попомни мои слова, он придет за нами.

Слова Ровены эхом отдавались у Серафины в голове. Она ни минуты не сомневалась в их правоте. Но никакого решения у нее не было, так же, как у друзей. Никто из них не знал, что делать.

Пока остальные отмывались, искали еду на кухне и отдыхали, Серафина отправилась в мастерскую повидать папашу. Он готовил завтрак на металлической бочке, служившей им плитой.

— Ну и ураганище поднялся прошлой ночью, — проговорил папаша при виде Серафины. — Мы с другими ребятами почти всю ночь работали, пытаясь все починить. А ты где ночевала?

— Я тоже почти не спала, — ответила Серафина, усаживаясь за маленький обеденный столик.

— Все в порядке? — озабоченно спросил папаша. — Выглядишь ты неважнецки.

— Нормально, — ответила она.

— Да я уж вижу, как у тебя в голове шестеренки крутятся, — заметил он, ставя перед дочерью тарелку с едой.

— У меня только один вопрос, — ответила Серафина, вытаскивая из тарелки кусок ветчины и жуя. — И нужно, чтобы ты мне помог.

— Ты только наведи меня на след, и я тут же пущусь в погоню. — Своей любимой фразой насчет охоты на опоссумов он давал понять, что готов помочь, как только она объяснит, что к чему.

— Что ты делаешь, когда чинишь какую-нибудь машину или когда у тебя еще какие-то проблемы, а ты никак не можешь их решить, и тебе кажется, что решить их невозможно?

Папаша бросил на Серафину внимательный взгляд. Он сразу понял, что это очень важный для нее вопрос.

— Когда у меня возникает проблема, которая кажется неразрешимой, — проговорил он, — я делаю все, что в моих силах. Если же этого недостаточно, я делаю паузу и мысленно возвращаюсь назад. Я обдумываю все заново, рассматриваю с разных сторон и точек зрения — так, как я раньше на это никогда не смотрел, и может, никто не смотрел.

— И тогда у тебя все получается?

— Иногда. Просто надо помнить, что в любом деле главное — не отвертка и не гаечный ключ, а твое воображение. — Тут он заметил ее внимательное, но озадаченное лицо. — Ну давай попробуем на примере. Дай мне какой-нибудь «например».

— Па?

— Ну задай мне задачку, и посмотрим, как я буду выкручиваться.

— Ладно, — согласилась Серафина. — Например, ты хочешь забить гвоздь в доску. Ты приставил гвоздь, держишь его пальцами и стучишь молотком по шляпке. Гвоздь немножко вошел, а дальше никак. Ты бьешь, бьешь, а ничего не получается. Ты даже позвал троих друзей на помощь, но, что бы вы ни делали, как бы вы ни били, гвоздь дальше не идет. Что ты будешь делать?

— Для начала перестану бить, — ответил папаша.

Она улыбнулась, думая, что он так шутит, ведь перестать бить — значит сдаться, но вдруг поняла, что папаша совершенно серьезен.

— Перестану бить, — повторил он, — отойду на пару шагов и попытаюсь сообразить, что именно мне нужно, и придумаю, как обойтись без молотка. А может, и без гвоздя.

Серафина смотрела на папашу, обдумывая то, что он сказал. Она еще не совсем поняла, что он имел в виду, но, кажется, догадывалась.

Когда они позавтракали и вымыли тарелки, папаша сказал:

— Пойду чинить угольный желоб. В грозу через него вода заливается по-страшному. Не знаю, чем придется заняться потом, но я буду где-то поблизости. — Затем проницательно посмотрел на дочь. — А ты куда?