Питер Грю - Письма на чердак [litres]

Сначала, когда Подсолнух с родителями только ушли, Художница взгрустнула, подумав, что своим поведением навредила подруге. Она села на корень возле Норы и стала ждать призраков, с твёрдым намерением извиниться перед всеми. Ей, конечно, нелегко, но и её Подсолнух тоже.

Шло время, Художница поглядывала в темноту Норы – и решила наконец, что даже готова жить в этом странном доме, похожем на печку, а не в их самодельном шалаше, лишь бы угодить Подсолнух. Она перебирала одной рукой тугие кудряшки, а другую смиренно положила на колени, всей своей позой выражая покорность судьбе.

Ночь сгущалась, а семья призраков не возвращалась. Художнице стало страшно. Она вспомнила чужаков, которые искали её. А вдруг они сейчас явятся за ней? Ночью легче проворачивать грязные дела.

Девочка, оглядываясь по сторонам, юркнула в дом-печку. Полумрак Норы разгоняли светящиеся бледно-голубые гнилушки, наваленные в вырытую ямку в земляной стене.

Внутри Норы было пусто, не считая груды листьев в углу и маленькой горки из ракушек, камушков, орехов, сушёных ягод и перьев. Художница присела на корточки возле этого маленького алтаря.

– Мой уголок в её комнате, – сказала Художница, обращаясь к Собаке, и весело захохотала.

Потом она плюхнулась на груду листьев и стала, от нечего делать, подкидывать их над головой. Но где спят призраки-родители? И чем они вообще занимаются, когда отсиживаются в этой земляной пещере, где только корни торчат из потолка и стен, груда сухих листьев, гнилушки да её уголок?

Художница вновь вышла на улицу. Ночь текла густым сиянием фиолетового неба, искрящейся пылью и сотнями разноцветных светлячков.

– Ночи здесь такие праздничные, – сказала Художница Собаке, – а дни серые, словно перья сорокопута.

Она вновь села на корень, пиная мелкие шишки нагорника, а призраки всё не возвращались. Художница разозлилась.

– Ушла на какой-то праздник и совершенно забыла обо мне! – воскликнула девочка, вскакивая. – Вдруг те злыдни опять за мной вернутся? А ей и дела нет!

Художница в ярости сжала кулачки, мелькнули за спиной серые крылья, и соседнее дерево с треском упало.

– Ой! – взвизгнула в страхе Художница и закрыла глаза ладонями.

Потом медленно убрала руки от лица, не зная, что по её глазам, словно маска, чёрной полосой пролегла тень.

– Кажется, я натворила бед, – вздохнула Художница.

Она забралась и села на поваленное дерево, словно пытаясь собственным телом прикрыть «катастрофу». Собака усердно заметала длинным хвостом её следы. Вот бы ей выдержку призраков.

Небо стало светлеть – может, хоть к утру Подсолнух вернётся?

Художница легла на ствол. Ей было скучно, тоскливо, одиноко. В таком положении её и застала подруга.

– Что тут произошло? – встревоженно спросила она.

– Дерево упало, – буркнула Художница, продолжая лежать. – Само.

– Ладно, родители разберутся, – решила Подсолнух и залетела в Нору.

– Где-то пропадала всю ночь и даже не извинилась, – возмутилась Художница, уже забыв, что сама недавно хотела просить прощения.

Она соскользнула с дерева и отправилась вслед за подругой. Подсолнух лежала в полумраке, зарывшись в листья и отвернувшись к стене. Её лёгкие жёлтые волосы, словно цыплячий пух, нежно торчали во все стороны.

– Где родители? – спросила Художница.

– На празднике, – глухо ответила Подсолнух.

– А ты?

– Пришла тебя проведать.

Художница хмыкнула и собралась уже съязвить, но неожиданно плечи Подсолнух задрожали от всхлипов.

Художница испуганно упала на колени рядом с подругой.

– Что случилось?

– Как у тебя, – сквозь слёзы выдавила Подсолнух.

– Что – как у меня? – спросила девочка, побледнев.

– Как у тебя. Ты его любишь, а он тебя нет.

Художница облегчённо засмеялась.

– Ты о нашей ночи знакомства? Я уже и думать забыла о том мальчишке. Вот дурёха! Значит, у тебя всего лишь разбито сердце? Напугала меня.

Подсолнух продолжала тихо всхлипывать.

– Скажи лучше, почему у вас дома пусто? – чтобы отвлечь подругу, спросила Художница.

Она стала выбирать из подстилки резные листья, похожие на кленовые, и укладывать их на голову Подсолнух, запутывая в жёлтых волосах.

– Потому что мы используем миражи . У нас всё временное, и оно исчезает, – глухо ответила Подсолнух.

– А эта засушенная трава тогда зачем? – не поняла Художница.

– Это моё гнездо. Я только недавно стала совершеннолетней. Дети призраков хуже контролируют миражи.

Подсолнух наконец немного успокоилась и повернулась к подруге. Она хотела добавить что-то, но её большой рот, полуоткрывшись, застыл в удивлении.

– Что у тебя с лицом? – испуганно спросила она.

– Что? – Художница принялась мять лицо. – Что не так?

– На глазах!

Подсолнух сотворила зеркало и направила на подругу. Пальцы девочки застыли, и она медленно убрала их от лица.

– Не знаю, – сказала она, опустив глаза.

Подсолнух вдруг кинула зеркало в листья и резко посмотрела на вход.

– Тихо! – неожиданно шикнула она. – Сиди здесь!

И призрак стремительно вылетела из Норы, встав перед входом. Художница шёпотом подозвала Собаку и прижала её к себе. Ей показалось, что она слышит шелест крыльев, а потом вдруг мужской голос:

– Где он?

– Здесь нет никого, кроме меня, – ответила Подсолнух сурово, но голос её дрожал.

– Ты его наставник?

– Безразличные не связываются с подорожниками, – так же холодно ответила Подсолнух.

– Дай осмотреть жилище. Все СамСветы покинули Тёмный Уголок.

– Вы не можете войти в дом без моего разрешения, – заявила Подсолнух. – Уходите!

Художница никогда не думала, что её подруга такая смелая. Её Подсолнух с круглыми робкими глазами, у которой она шутки ради выманивала подробности о призрачном мире, а та всегда отвечала урывками и, кажется, сама боялась своих же слов. Сейчас она говорила сухо и спокойно, обращаясь к незваному гостю. А Художница вся дрожала, сидя на сухих листьях и прижав к себе Собаку. Вот вам и хвалёный Сорокопут – гроза призраков. Но сейчас она не птица, а просто девочка, пришедшая за подругой. Сейчас любой призрак сильнее её.

Вдруг опять этот странный звук крыльев. Улетели?

Подсолнух повернулась к подруге.

– Снова приходили за мной? – обречённо спросила Художница.

Подсолнух кивнула, вытянув в линию длинный рот.

– Не бойся. Я тебя никому не отдам.

У Змейкота толстенькое коротенькое туловище змеи, проглотившей антилопу. Оливковое, с чёрными острыми полосками. А брюшко цвета нежного сливочного масла. Призрачное тело, очерченное голубоватым светом, легко проходит сквозь стены. А вот голова – нет.