Жан-Филипп Арру-Виньо - Магнус Миллион и Спальня кошмаров

– Конечно, отец.

– Ну что ж, счастливого Рождества, Магнус!

– Счастливого Рождества, отец.

– И впредь не суй нос не в свои дела.

– Хорошо, отец. Принести вам газету? Вчерашнюю.

– Отличная мысль, сынок: перечитаю биржевые сводки – более приятного завершения этого чудесного дня и не придумать!

С хорошим всегда так: ты ещё толком не успел понять, что оно началось, как оно уже заканчивается.

Через несколько дней после Рождества Магнус снова возвращался знакомой дорогой в Гульденбургский лицей.

Господин Карлсен высадил его у ворот, Магнус вошёл во двор и поплёлся, еле волоча ноги и понурив голову, в печальной толпе остальных обитателей интерната, к башне, где располагались спальни, – размещаться на новый триместр. Всем, кто уезжал на каникулы, было непросто проститься с теплом дома и снова оказаться в старом и мрачном здании лицея. Часы едва пробили пять, но желтоватые огни в классах уже горели – будто бы кто-то смотрел суровым взглядом из вечерней мглы.

– Добрый вечер, господа, – поприветствовал всех господин Прибилитц, одетый в ночной колпак. – Счастлив снова видеть вас в нашем учреждении.

Слово «счастлив» прозвучало как издевательство, и, чтобы всем окончательно стало понятно, что каникулы окончены, старший наставник построил мальчиков на морозе во дворе для проверки их сумок.

Нечего и пытаться в честь праздника пронести в почтенное заведение сладости. От хорька Джеда невозможно было спрятать запрещённые лакомства, даже в грязном белье четырнадцатилетнего мальчика, а это о чём-нибудь да говорит! Попискивая и натягивая поводок, Джед бросался на очередную сумку, обнюхивал её по всем швам и, разочарованно фыркнув, перебегал к следующей.

– Мерзкая тварь! – буркнул себе под нос сосед Магнуса.

– Однажды мы сдерём с него шкуру! – пообещал другой вполголоса.

Какой-то шутник, видно, насыпал в свои вещи перцу, потому что Джед вдруг начал бешено чихать и валяться в снегу, потирая нос когтистыми лапками – это вызвало взрыв хохота у учащихся и страшно разозлило господина Прибилитца.

– Тот, кто сделал это, дорого поплатится за свою шутку! – выкрикнул он. – Кнёдль, Брецель! Куда опять подевались эти недоумки?

Надзиратели с лицами ротвейлеров немедленно выбежали во двор, с видом ещё более сонным, чем обычно.

– И не надейтесь, что вам это сойдёт с рук! – продолжал кричать господин Прибилитц, пока у него на руках пыхтел и отплёвывался ужасный зверёк. – Можете не сомневаться, вы за это ответите!

На этой суровой ноте развеселившихся мальчишек поспешно развели по спальням.

Успех шутки поднял боевой дух Магнуса. За несколько недель, проведённых в Спальне наказаний, он научился расстраивать планы надзирателей не хуже, чем экстримы. Благодаря его выходке бедняга Джед на этот раз всё на свете проморгал – проморгал и прочихал! То, что Магнус сумел протащить в Спальню, предназначалось не ему самому: главным запрещённым содержимым его сумки были монеты, которыми он рассчитывал откупаться от Антона Спитла и его банды. К тому же он надеялся таким способом загладить свою вину, ведь он-то уехал домой на все каникулы, а экстримы сидели здесь, без всякого Рождества.

Когда Магнус распахнул дверь Спальни наказаний, его ждал сюрприз: она оказалась пуста. Все болотные шторки отдёрнуты, и внутри отсеков – никого. Даже полки в шкафах вычищены. Куда подевались экстримы?

Может, Спальню перестали использовать для наказаний? Сейчас здесь обустраивались новенькие – ребята, переведённые из других корпусов. Вид у них был совершенно ошалелый: так бы выглядели, наверное, обитатели чистилища, если бы их пригласили погостить в аду.

Кнёдль и Брецель со списком в руках приступили к распределению отсеков. На кроватях идеальными квадратами были сложены простыни и одеяла. Полы тщательно отдраили и надписи со стен соскоблили – будто кто-то пытался уничтожить малейшие следы прежних обитателей.

Магнус ничего не понимал. Он расспрашивал надзирателей, но ни один из них не смог объяснить, что случилось. А ему – то ли случайно, то ли по чьему-то злому умыслу – достался тот самый отсек, в котором прежде ночевал Антон Спитл: последний бокс в дальнем конце Спальни.

Исчезновение Антона и его банды оглушило Магнуса. Конечно, он опасался встречи с ними, но всё-таки, как ни крути, он успел к ним привыкнуть, они стали неотъемлемой частью его здешней жизни и, как бы странно это ни звучало, он почувствовал, что ему их недостаёт. Шум новеньких раздражал, их шутки казались ужасно глупыми, а шутили они, как назло, очень громко – наверное, чтобы скрыть волнение.

– Может, заткнётесь уже, а? – наконец не выдержал он.

Все испуганно смолкли, и эта внезапная тишина оказалась ещё отвратительнее, чем смех.

Магнус тяжело опустился на кровать и обхватил голову руками. Он не просто занял бывший отсек Плевка: в каком-то смысле он сам стал Плевком и нагнал ужас на растерянных новеньких.

Развеять мрак первого вечера в школе позволило одно удивительное событие, которое произошло за ужином.

Когда все уселись вокруг стола отведать первую в этом году стряпню Толстяка (переваренную картошку с хрящеватыми сосисками), дверь столовой распахнулась и на пороге появился господин директор.

Он сопровождал небольшую группу гостей, и среди этих гостей была женщина, самая красивая из всех, кого когда-нибудь видел Магнус.

У него перехватило дыхание, как и у всех мальчишек в столовой. Они резко перестали жевать и сидели разинув рты, вилки так и зависли в воздухе, и все не мигая созерцали это удивительное зрелище.

Невозможно представить себе (если, конечно, ты сам не переживал этого), какой эффект способен произвести обыкновенный стук каблуков или мелодичный звон женского голоса в сумрачной повседневности мальчишеского интерната… Это как если бы луч золотого света вдруг пронзил ночную тьму. Одиночество, неухоженность, заброшенность – всё это вдруг отступает как по волшебству: спины распрямляются, сердца начинают биться чаще, лица прижимаются к оконному стеклу: на короткое мгновение появляется ощущение, будто жизнь взяла верх, будто ты вдруг ожил, как потухавшее пламя, которое разгорелось вновь оттого, что на него подули.

Видению было, наверное, около тридцати. Куртка с воротником из серебряного волка, волосы, собранные в тугой пучок, широкая замшевая юбка, подчёркивающая идеальные лодыжки. Сбоку головы непостижимым образом удерживалась крошечная шляпка в форме барабана.

Когда женщина приподняла вуаль и несколько раз моргнула длинными накрашенными ресницами, чтобы привыкнуть к свету столовой, добрая сотня пар глаз в оцепенении проследила за движением её век.