Мила Нокс - Война на восходе

Санда, бедная Санда… Теодор знал, каково это — терять друзей. Даже если Раду ее разочаровал, она ведь продолжала считать его другом.

А может, кем-то больше?

Тео и Санда, бывало, сидели так близко друг к другу, и девушка позволяла прикасаться к себе, чтобы помочь слезть с лошади, или во время тренировок, но все же — это было не то…

Тео смотрел в небо, которое мало-помалу начало темнеть. Вот загорелась первая звездочка. Рядом — вторая. Вдруг над лесом что-то вспыхнуло. На темнеющем полотне неба появился оранжевый яркий шар, который буквально прошивал горизонт, оставляя за собой огненный след. Теодор подскочил.

Звезда пронеслась по небу в направлении города и ухнула за ели.

Тео среагировал мгновенно: выбежал на тропу и увидел, что звезда упала в Старом городе, раскинувшемся прямо под Тымпой. Он ринулся, прорываясь через колючие кустарники, к уступу — внизу, на пологих спусках, разрезали зеленые кущи просветы улочек и дома с красными черепичными крышами. Теодор крякнул. Огненный след, оставшийся после падучей звезды, обрывался над площадью, рядом с которой… Тео прищурил глаза: кажется, там белела какая-то церквушка…

Кладбище рядом с церковью? Может ли это быть оно?

«Значит, третья гробница там! И мы опаздываем, потому как стражу гробницы пришлось сбросить еще одну звезду! А что, если и страж прекратит звать, и раскол сомкнется? Нельзя терять времени!»

Теодор метнулся назад к лагерю, разыскал Вика и быстро объяснил ему, в чем дело.

Вик прищурился.

— Стало быть, решено: отправляемся в третью гробницу! Я созову Охотников, чтобы они нас сопровождали. Если Йонва решил устроить засаду, мы одни не справимся.

Они спустились в город пешком. Шныряла обернулась собакой, а перекидышам покрупнее пришлось идти в человеческом обличье — вряд ли кто обрадуется, увидев под окном медведя! Наконец добрались до той самой церкви, на которую указывал Теодор.

— Церковь Святого Николая, — пробормотал Вик, когда они остановились в тени перед красивым старинным зданием: белая церковь поднималась узкими башенками, крытыми темной черепицей. Башенки венчали шпили с золочеными крестами. Территория была обнесена кирпичной стеной.

— Мы проверили, — доложил один из Охотников. — Там вроде все чисто.

— Ну, пошли.

Несколько Охотников остались снаружи, а еще несколько и игроки Макабра один за другим перемахнули через забор. Тео спрыгнул и распрямился: он стоял на церковном кладбище, совсем маленьком, но сплошь усеянном каменными крестами. Тео быстро оглянулся и рванулся к высокому серому надгробию, увенчанному крестом. Камень наискось пересекала трещина: удар расколол даже стоящие рядом каменные чаши с цветами, и стебли стояли черные.

— Вот она!

Тео махнул рукой друзьям. Охотники рассредоточились по периметру, осматриваясь: пока что все было тихо и спокойно. Может, у Йонвы сейчас действительно не осталось нелюдимцев и он ждет, когда вернутся те, кого он уничтожил в тюрьмах, — ждет эту армию? Кто знает…

Тео шепнул заветное слово, и могила начала раздвигаться, открывая широкий проход вниз. Переглянувшись с друзьями, Тео взял зажженный факел и шагнул в могилу первым.

Они брели по темным сырым коридорам, и Тео думал, до чего же этот лабиринт похож на тот, в котором они очутились, когда вышли из Двери в Полночь! От этого становилось жутко. Факелы выхватывали многочисленные надписи, и вдруг Тео запнулся: он осветил знакомую уже фразу, выцарапанную чьими-то ногтями в чуть влажной коричневой стене: «Amor vincit omnia».

— «Любовь побеждает все», — пробормотал Теодор. Он передернул плечами и осмотрелся: они под кладбищем, бродят по пугающему, изрисованному безумцами лабиринту, в гулкой темноте, где и дыхание-то пугает. Любовь побеждает все. Если бы это было так просто…

Издалека донеслась песня. Игроки переглянулись, вскинув брови. Было странно слышать это, но где-то там, в пугающей темноте, наигрывал какой-то музыкальный инструмент и кто-то пел. Высоко и лучисто разливался мужской голос:

— Эй, кто это? — рявкнула Шныряла.

Крик понесся по коридору, отражаясь от стен эхом. Шныряла бросилась на голос, остальные поспешили за ней.

Коридоры заполнил звучный, обволакивающий кристально чистый голос. Струны звучали ясно и чарующе, куда тоньше, чем гитарные, — такой приятный, переливчатый звук…

Даже приближающийся топот не заставил мужчину смолкнуть, он по-прежнему заливался соловьем, не обращая ни на что внимания. Совсем рядом, уже где-то здесь, скорее же…

Тео поднажал, повернул за угол, остальные вылетели следом и чуть не повалились друг на друга.

Прямо перед ними красовалось высоченное, до самого потолка, зеркало в шикарной золотой оправе, с обеих сторон которого горели масляные лампы. В нем сидел необыкновенной красоты голубоглазый мужчина. По его широким плечам рассыпались золотистые волосы, кое-где заплетенные в косицы и перевязанные бархатными бантиками. Мужчина был облачен в парадную алую мантию, с плеч сбегали белые меха с черными хвостиками — шкурки горностаев. На голове красавца сияла золотая корона, в центре которой блистал множеством граней рубин в форме сердца. В тонких пальцах, обтянутых белыми атласными перчатками, мужчина держал золотистую лютню и изящно перебирал струны, аккомпанируя себе:

Чудесный голос взлетел, словно птица, струны бренькнули в последний раз, и лютня смолкла. Красавец ослепительно улыбнулся, осматривая подошедшую компанию; в нем чувствовалась стать, гордость, величие, и от единой его улыбки все озарялось. Даже Теодор почувствовал, будто все горести на миг отступили, когда он взглянул в лучистые голубые глаза.

— Добрый вечер, молодые люди. — Голос мужчины очаровывал.

Шныряла открыла рот что-то вякнуть по обыкновению, но не смогла. Только выдавила:

— Д-доброе утро.

— Вы — Червовый Король? — ахнула Санда.

Улыбка златоволосого красавца стала еще шире. Он отложил лютню на столик, где также лежали держава, украшенная самоцветами, и широкий короткий меч. Выхватил свиток из рукава и зачитал, по-прежнему улыбаясь:

— «Эта карта — единственная в своем роде; о ней почти ничего не известно. Она независима и обладает тайной мудростью. Весел, оптимистичен, изобретателен. Главное преимущество — феноменальная притягательность, может ослеплять окружающих своей харизмой. — И красавец, приподняв брови, будто впервые увидел это примечание, дополнил: — Любит котят».