Дж Поли - Рожденные летать

— Предупреди Отряд! — крикнул он.

Последнее, что я увидел, — просвистевший в воздухе маленький блестящий снаряд, который с силой воткнулся в руку Сокола. Тот взвыл от боли и разразился проклятиями. Но язык его вдруг начал заплетаться, и речь сделалась невнятной.

На этом я отключился.

Первое, что я почувствовал, придя в себя, — ужасную жажду.

Я попытался отлепить присохший к нёбу язык и разлепить губы. Сознание прояснилось чуть больше.

«Что… случилось?»

Глаза тоже никак не удавалось разлепить. Хотелось потереть их кулаками. Я шевельнулся и понял, что руки крепко связаны у меня за спиной. Мне все же удалось приподнять веки — лишь для того, чтобы убедиться, что не только руки, но и лодыжки, и крылья надежно перетянуты веревкой и что я лежу на боку в кузове небольшого фургона или грузовика.

Сознание окончательно вернулось ко мне. Вместе с ним пришла и тяжелая головная боль. Но по крайней мере, я знал, что все еще жив и что Сокол находится в фургоне рядом со мной. Я не мог повернуться, чтобы удостовериться в этом, но, поскольку мы, связанные, лежали в кузове спинами друг к другу, я чувствовал прикосновение его крыльев к моим. Судя по глубокому дыханию Сокола, он все еще не пришел в себя. Я подумал было позвать его, но пересохшее горло издавало лишь жаркий хрип.

В ногах я смутно видел два длинных узких тонированных окна, прорезанных в дверях фургона. Окна между кузовом и кабиной, насколько мне удалось разглядеть, не было.

С каждой минутой все сильнее и сильнее ныли затекшие руки и ноги. От долгого лежания в неудобной позе ломило все тело. В боку саднило — похоже, меня без особых церемоний зашвырнули в фургон.

Веревки затянули так туго, что не было ни малейшей возможности не то что освободиться от них, но даже пошевелить рукой или ногой, крылья тоже обмотали веревкой.

«Надо было изучать искусство Гудини, а не жульнические трюки карточных шулеров, — усмехнулся я. Шутка вышла немного истеричной. — Интересно, было бы большой наглостью попросить у них пару наручников вместо веревок по всему телу?»

Я безнадежно опустил голову на пол и прикрыл глаза, надеясь унять пульсирующую боль в висках. Чтобы хоть как-то отвлечься, я стал прислушиваться к звукам снаружи, заодно пытаясь оценить обстановку.

Двое людей прошли мимо фургона. Я напряг слух.

— Ты хорошо их рассмотрел?

— Да. Все как мы и ожидали, они точно такие же, как и остальные.

— Ума не приложу, как Голдбергу удавалось проделывать свои фокусы под самым носом у шефа.

— Кто сказал, что это проделки Голдберга?

— А откуда еще они могли взяться?

— Знаешь, ходили всякие слухи… Я помню, как один из интернов уверял нас, что видел Голдберга в Лос-Анджелесе через неделю после похорон.

Люди удалялись от фургона. Их голоса стихли. Даже с моим острым слухом я больше ничего не мог разобрать. Мысленно чертыхнувшись, я решил оставить анализ информации на потом, а пока стал читать молитву «Отче наш» — сначала на английском, затем на испанском.

Я повторял ее снова и снова, знакомые слова и ритм действовали на меня успокаивающе.

Вскоре снаружи захлопали двери — люди рассаживались по машинам. Похоже, весь лагерь разом снимался с места. Неожиданно задние дверцы фургона распахнулись.

— Ну как вы тут, дорогие мои? — раздался немолодой женский голос.

Сокол отозвался болезненным стоном.

Чья-то твердая рука уверенным жестом приподняла мою голову:

— Вот вода, попей, птенчик.

К моим губам поднесли бутылку. Я жадно набросился на воду и пил, пока бутылку не отобрали.

Рука отпустила мою голову. Я прижался виском к полу и прикрыл глаза. Добрая женщина тем временем принялась поить Сокола.

— А теперь, дорогие, мы отправимся в небольшое путешествие, — сказала она. — Если будете паиньками и не станете дергаться, мы постараемся как можно скорее освободить вас от этих противных веревок. Мистер ван Шольц велел доставить птенчиков в целости и сохранности. Не волнуйтесь, мальчики, — добавила женщина, выбираясь из фургона.

В полумрак кузова на мгновение проник яркий солнечный свет, затем женщина захлопнула за собой дверцу, но я успел заметить темный силуэт мужчины в отдалении и другой фургон, стоящий позади нашего, со знакомым логотипом на борту.

«Итак, Корпорация эволюции. И кто, черт возьми, этот ван Шольц? И Голдберг? И кто такие „остальные“, такие же, как мы?»

— Ми-ге-ль, — тихо застонал Сокол.

— Что?

— Как Отряд?

— Не знаю.

«Боже, сделай так, чтобы они были в безопасности».

Фургон слегка просел — водитель и пассажир уселись в кабину. Хлопнули дверцы — звук болью отозвался в и без того раскалывающейся голове. Мотор ожил, фургон тронулся с места. Мерное покачивание движущейся машины было почти успокаивающим, и, если бы не мысль, что нас везут неизвестно куда, где собираются сделать с нами неизвестно что, я, пожалуй, даже позволил бы себе уснуть.

— Они придут за нами, — хриплым голосом сказал Сокол. — Туи без боя не сдастся.

Я был уверен, что Ястреб с Пустельгой — тоже, да и Филин с Рэйвен не останутся в стороне. Наш Отряд сплочен, как хорошая семья, и справиться с нами не так-то просто. Друзья без сомнений придут к нам на помощь, как и мы, случись с ними беда, бросились бы на выручку.

Фургон запрыгал по каменистой дороге. Нам с Соколом не оставалось ничего другого, как только молча выдержать и эту пытку. Затем фургон выехал на что-то гладкое и начал мягко набирать скорость.

— Шоссе, — решил я.

— Надеюсь, они больше не намерены с него съезжать, — буркнул Сокол.

Мы снова погрузились в молчание.

Через некоторое время Сокол заговорил:

— Та женщина была странной.

— Зачем она здесь? Что у нее общего с эволюционистами?

— То, что она старая и дала нам воды, еще не означает, что она не может быть злым ученым-генетиком. Как знать, возможно, именно она будет ставить на нас опыты.

Я содрогнулся.

— В любом случае, как бы ни повернулась дальше наша жизнь и жизнь Отряда, вместе мы очень неплохо провели время.

— И почему только хорошие времена всегда заканчиваются? — вздохнул Сокол. — И почему это «всегда» наступает внезапно, как гром среди ясного неба?

— Что конкретно ты имеешь в виду?

— Когда я был ребенком, жизнь была прекрасна. У родителей была хорошая работа, у меня в школе все было отлично. И вдруг — бац! — маму увольняют с работы.

Мы лежали в полумраке фургона, прижатые спиной друг к другу. Сокол говорил ровным, даже монотонным голосом, но я чувствовал, как напряжены его крылья.

— Отцу приходилось много работать сверхурочно. Он страшно уставал. Из-за этого и произошла та ужасная авария. Тяжелая травма головы. Внезапно наша жизнь превратилась в ад.