Мила Нокс - Игра в сумерках

Санда потерла разбитую губу. Она не ныла, хотя Ольшаник здорово помял ее. По вырывающимся иногда сдержанным стонам и шипению Теодор понимал, что ей больно, и почувствовал что-то сродни уважению. «Неужто девчонки могут терпеть? Обычно орут, даже просто оцарапав палец».

Впрочем, общения с противоположным полом у Теодора было не просто мало, а катастрофически мало. Еще точнее – ни капли. Ну, разве что с Дикой – и то лишь в последнее время. Правда, Шныряла девчонкой не была. Скорее зверенышем, который не понимал, что означает быть девушкой. Ну, зверем она и была, собакой. Оттого и Дика.

– Как получается, что вы – мертвецы, но живые? – спросила неожиданно Санда. – Или вы – живы?

Теодор покачал головой:

– Нежители – это невидимки, которые не живут, но и не умирают. Они находятся на грани. Понимаешь?

– Не совсем.

– Ну… Черт возьми! – Теодор не знал, как объяснить. Он достал монетку. – Видишь? Орел – живые, решка – мертвые. А ребро – нежители. Монетка все равно свалится, но пока вертится – ты будешь нежителем. Будешь тянуть лямку до конца, если умер раньше, чем должен был. Станешь скитальцем без дома, памяти, не имея будущего, зная лишь, что однажды смерть вернется за тобой. Но ты должен дожить срок. Перекидышем, бесплотным мороем, ледящим, который зиму спит, чтобы весной проснуться, а осенью вновь забыть обо всем. Лешим, танцующей хору иеле. Кем угодно.

– А ты кто?

– Я – Теодор. И я не мертв, хотя нежитель.

– То есть ты не умирал?

– Нет. – Теодор покачал головой. – Не помню.

Он вправду не помнил. В его памяти зиял провал сроком в десять лет и исчезающие дни рождения на двадцатое марта. Что это значило, он понятия не имел. Но знал точно, что он – жив. Он – не мертвец.

– А… Раду?

– Ворона? – Теодору было привычней называть парня нежительским именем. Истинного тот ему не называл. – Ворона был мертв, когда я его встретил. Он – нежитель.

– Значит, это правда. Его… убили. Съели…

Санда устало присела, вытянув ноги, и уставилась на сапоги. Тео чувствовал, ей тяжело.

– Он… поссорился с матерью. Они вечно ругались. Хуже его матери я не видела – тощая злобная карга, которая его эксплуатировала. Погнала на работу, едва ему исполнилось тринадцать. Сама сидела дома и пила. Он приносил деньги, она тратила. Раду начал возмущаться. Они поругались, и он, хлопнув дверью, ушел. Я все слышала, мы же соседи. Побежала за ним. Он, конечно, пошел на наше любимое место – на берег речки, где мы сотни раз соревновались в стрельбе, лежали на песке, жарили сосиски. Я его упустила из виду в городе. Догадалась, где его найти. Ринулась следом, но только забралась на пригорок, как услышала крики. Страшные крики, будто кого раздирают пополам. Раду кричал здесь.

Санда ткнула пальцем вверх, имея в виду берег над провалом у корней.

– Кричал так страшно, что я чуть не упала в обморок. Вскинула лук, побежала к нему, но увидела только, как он исчез под землей, словно его кто-то… – Она запнулась от ужаса. – Словно… его проглотило. И послышались звуки с кладбища, будто мертвецы разом зашептали, и по воздуху летел их говор. Ветер шумел в кронах, насылая жуть, я бросилась следом, но ничего не увидела. Пустой берег. Моя стрела торчала в корне, и на ней была кровь. И рядом кулон.

Санда тронула деревянную птичку, висящую у нее на груди.

– Он валялся на песке, тоже в крови. Я забрала и с тех пор храню. Но Раду так и не нашли. Сколько ни искали, проверяя омуты и речное дно, – лодки давали течь, полицейские внезапно заболевали, и вообще творилась какая-то мистическая жуть. Поиски бросили. Я приходила сюда, несмотря на страх. Ждала его. А получается, ждала с того света.

Голос Санды дрогнул, она сжала зубы, и на глазах ее заблестели слезы. Теодор отвернулся. Он не хотел ее смущать.

– Ворона был ничего, – сказал он. – Такой, как описываешь. По-моему, он не изменился. Рыскал везде, совал нос и не боялся получить щелчка. Задирал Шнырялу, но, по правде говоря, зла не желал – она сама такая, что кого угодно из себя выведет.

Теодор-то понимал Шнырялу и привык к выходкам, всплескам грубости и хамским ответам. Другие – нет.

– Вы с Раду были друзьями?

– Нет. Он такой же игрок, как я. Просто… братья по несчастью.

Теодор ухмыльнулся и вдруг схватил Санду за плечо и быстро втянул в темную щель между корней. Тени на стенах заметались, и вдали послышались шаги. Кто-то осторожно шел по воде. Теодор выглянул и похолодел. В соседнем проходе шагал не кто иной, как… Александру Вангели!

Мэр оглянулся, всмотрелся в темноту, потянул воздух и пошел дальше, почти не производя шума. Санда сжалась, а Теодор и вовсе захотел провалиться.

«Черт бы его пробрал… Что он-то тут делает?!»

И Теодор догадался. Вода. Они под водой, а это – стихия Санды и Вангели. Стало быть, ключ принадлежит одному из них, а не Тео. Во рту стало горько, впрочем…

– Он пришел за ключом, – решительно заявил Теодор. – Это не просто козни деревьев. Этот Ольшаник, он… – Теодор вспомнил и повторил фразу: – «Он – страж зверей или цветов, чтоб ключ хранить, на все готов». Вот оно что! Ольшаник, злобное гигантское дерево – страж растений! Им может быть только могущественное существо, с сильным духом. Вангели пришел за ключом! И он получит его, Санда – ведь это водяной ключ!

Санда вспыхнула, выпучив глаза.

– Что?! Вангели? С какой стати? А не пошел бы он… Черноглазый страшила! Даже мэр мне не указ! Да пусть проваливает – ключ мой! Я выиграю в Макабре – мне нужно…

Она запнулась, вспомнив, что ей нужно как-то забрать двоих: Раду и отца.

– Пошли!

И Санда, не дожидаясь ответа Теодора, решительно двинулась в темноту. Теодор только закатил глаза. Он хотел найти выход, а не тащиться вслед за Вангели. Но Санда горела другим желанием. «Девчонки! Черт, не думал, что с ними настолько тяжело!»

В проходе оказалось пусто, но Теодор видел следы. Каблуки вдавливались в промокшую глину с такой силой, словно Вангели был готов задавить саму землю. Какое-то время Теодор даже подумал, что потерял мэра – ведь не было слышно ни звука. Потом они с Сандой вышли в странное место: здесь начинались камни, измазанные красной глиной, свет постепенно таял, и следы терялись во мраке. Санда всмотрелась вперед, обернулась на Теодора и мотнула головой в темноту, но он только покривился.

– Слушай, – сказал Теодор, – это все, конечно, увлекательно… Живые корни, землетрясения, волки. Но, по правде говоря, я бы хотел свалить домой и найти наконец свой ключ!

Теодор понимал, что время уходит, подобно воде сквозь щели в речном дне, а он занимается не тем, чем нужно. То болтает с призрачной иеле, помогая выбрать имя, теперь по своей глупости провалился под воду с живячкой…

Но Санда не стала слушать.