Мила Нокс - Игра в сумерках

– Фух… – Санда выдохнула, и ее дыхание скользнуло по шее Теодора. – Тео, твои волосы мне в лицо попали.

Прежде чем Теодор дернулся и отодвинулся, девушка взяла длинный локон и откинула за его спину. От чужого прикосновения к своим волосам Тео ощутил на загривке мурашки.

– Зачем ты такие отрастил? Прямо Рапунцель!

– Это еще кто?!

Тео решил, что «Рапунцель» – явно что-то обидное.

Санда захихикала.

«Нет, я и раньше подозревал, что не терплю девчонок, но теперь… Я в этом уже уверен!» – фыркнул про себя Тео.

Наконец все стихло. Тео сел и осмотрелся. Сверху дрожал мутно-зеленый свет. Они находились словно на дне чашки, в округлой пустоте, в середине которой что-то бухало, гулко содрогаясь с каждым ударом. Казалось, сердцевина пульсирует. И всю землю покрывали…

Теодор похолодел от ужаса.

Дно чаши покрывали волосы. Длинные, словно конский хвост. Пушинки, летающие в воздухе и прилипшие к глине. Седые и рыжие, черные и ослепительно-белые… «Как на голове Кобзаря, – подумал Теодор. – Коллекция… волос». Он судорожно сглотнул. Это – волосы тех, кого принял в вечные гости Ольшаник. Вероятно, многим были сотни, может, тысячи лет. А эта чаша, вверху которой зеленела толща воды, – это, должно быть…

– Окаянный омут, – ужаснулся Теодор.

Из темноты, с другой стороны, поднялась фигура. Кто-то еще был здесь! И Теодор даже не сомневался, кого он увидит, – по ту сторону от пульсирующей середины на него глядели черные холодные глаза, которые он узнал бы в любом месте и в любое время. Глаза Александру Вангели!

Неожиданно сверху на шею Тео пролилась струйка воды, словно роса с листа. По стенам зазмеились ручейки. Они пахли тиной и несли с собой водоросли, водяных улиток и мелких рыб. Толща воды вверху нависла, и потолок словно осел. Создавалось ощущение, что он может не выдержать и провалиться.

Теодор сжался, он видел, как на коже Санды встали волоски от ужаса, и чувствовал страх в каждой пряди волос на дне омута.

Струи потекли сильней, сливаясь в потоки, и пульсирующее пятно в середине чаши зашевелилось. Из-под земли выполз пень, огромный и округлый, и тяжело забухал, словно в него ударяли деревянной колотушкой. Этот мерный звук что-то напоминал Теодору. Долго гадать не пришлось. Он совпадал с биением его собственного сердца.

– Это – сердце… – шепнул Теодор, указывая на пень. – Сердце Ольшаника!

Услышав это, деревянное сердце повернулось корнями-артериями к Теодору и Санде. Девушка тихонько взвизгнула.

Буханье и скрежет сложились в буквы. Они повторялись с каждым ударом. Теодор вслушался и онемел.

– И

– М

– Я.

Пень бухал, словно рубил топором:

– И-М-Я.

Ручьи вспухли до речушек, и крыша просела сильнее. Она нависла над самыми головами. Вода поднялась до колен, и теперь игрокам грозила смерть не от обвала.

– Мы сейчас утонем! – вскрикнул Теодор.

Санда омертвела от холода. Она вспомнила этот ужас, когда уходишь под воду. Ее язык не шевелился.

– Санда!

Вангели его опередил.

– Кристиан, – громко сказал он, обращаясь к пню.

Пень повернул корни, и речки устремились на сторону Вангели.

– И-М-Я.

– Кристиан! – повторил Вангели еще громче и суровее.

– И-М-Я!

Целый водопад хлынул на голову мэра, и тот закашлялся. Он выглядел потерянным и усталым.

– Какое?

– И-М-Я, – твердил пень.

Вода начала прибывать еще быстрее.

– Анна! – выкрикнул Вангели, надеясь из последних сил угадать то, чего хочет Ольшаник.

– И-М-Я!

Теодор увидел светлое пятно. Сверху, между корней Ольшаника, появился светящийся силуэт. Он прыгал меж корней, и, едва увидев белую ворону, Теодор понял, что за имя должен услышать корень. Это – не ключ Вангели! Не его! Тех, кого он называл, Ольшаник не требует – это его жертва, он ожидает имя того, кого сам некогда забрал в вечные воды.

– Раду! – крикнул Теодор.

Пень встрепенулся, словно узнавая, но промолчал. Затем снова:

– И-М-Я!

«Черт, разве нет? – подумал в панике Теодор и сообразил: – Я-то не владелец ключа! Значит, имя должна назвать…»

– Санда! – крикнул Теодор.

Он оглянулся: Санды не было. Нигде над поверхностью. Вверху нет, но где она? Неужели… там?

Вода поднялась до горла, и Тео увидел как Вангели пытается вскарабкаться наверх по корню. Тео набрал воздуха в легкие и нырнул. Поначалу он видел только зеленую муть. Потоки сносили его к сердцу омута, где жарко пульсировал пень. Теодор схватился за корень.

«Где же она? Где Санда? Она должна сказать имя! Или пень нас утопит!»

Теодор почувствовал, как его тянет в середину. Дернулся вперед, но водяная рука тащила к себе. Тео запаниковал. Воздух пузырями вырывался вверх, и он вспомнил…

Отец его утонул. Самоубийца, прыгнувший в воду.

Тео почувствовал, что не может выплыть. Он судорожно забился, стремясь кверху, но корень ухватил его за щиколотку и потянул на дно. Вода забурлила, закружилась в водовороте пузырей. Тео был уже глубоко под водой и какое-то время не вдыхал, а потом не удержался и раскрыл рот.

В гортань ворвалась вода, он закашлялся, горло сдавил спазм. В груди появилось жжение, будто от огня. Ему показалось, он не тонет, а горит. Это причиняло невыносимую боль, и в меркнущем сознании появилась мысль, что если бы он знал о таком страдании, то навсегда остался бы дома, вдали от всех городов, и отец…

А после наступило странное чувство спокойствия, он опускался ниже и ниже…

Теодор вдохнул и с хрипом закашлялся. Кругом шумела падающая вода и жутко скрипело. Он открыл глаза и увидел над собой черный земляной свод. Сколько времени прошло? Тео лежал на корне, а на него глядели бледно-серебристые глаза.

– Одинокая?

– Теодор! Я вспомнила имя! – удивленно прозвенел голос. – Меня зовут…

– Санда!

Теодор уставился на воду. Как долго она под водой?

– Одинокая! Можешь ее вытащить?

Иеле кивнула и скрылась под водой. Тео увидел, как на другую сторону обрыва с трудом выбирается Вангели. Как он умудрился вылезти? Для своих лет Вангели оказался невероятно силен.

Через некоторое время иеле всплыла, поддерживая голову Санды. Та была без сознания. Одинокая приподняла тело девушки, Теодор тут же бросился помогать и вытащил Санду на корень. Он приложил ухо к ее груди.

– И-М-Я, – бухало внутри.

Теодор поглядел на белые губы, к которым прилипли песчинки и волосы. Рот был приоткрыт. Санда не дышала.

«Черт!» Теодор пытался вспомнить, что отец говорил о спасении утопших. Он долго втолковывал про дыхание и искусственное сердцебиение, но Теодор тогда думал об охоте – слушал лишь бы отвязаться. Он не собирался никого спасать.

К тому же искусственное дыхание всегда напоминало ему что-то там о поцелуях, и это вызывало в нем еще больше раздражения: раньше в городе он видел целующихся и всегда недоумевал, почему парочкам вечно нужно обниматься и вешаться друг другу на шею и вдобавок еще и впиваться губами друг в друга. От одной мысли о том, чтобы прикасаться к кому-то таким образом у Тео в животе что-то нехорошо сворачивалось.