Юрий Альперович - Чебуреки, или Похождения Линейкина-сына в калошах без зонтика

— Ты сам сделал? — спросила она восхищенно. — У них что, пружина?.. Переделай мне туфли на микропорке, ладно?

И вдруг Аленка вспомнила:

— Слуш-послуш, надо немедленно их отдать! Сейчас же!

— Отдать?! — и Ромка надел калоши. — Кому?

— А где ты их взял?

— Где взял? — Линейкин опять стал хмурым. — Мама купила.

— Где?

— В магазине! Да она и сама не знает, что они… прыгающие… Никто не знает. Просто повезло…

Она посмотрела на Ромку, она вдруг все, абсолютно все поняла. Как это сразу не сообразила? Не Ромка, с которым она дружит со второй четверти пятого класса, поссорилась и сегодня помирилась, — чемпион. Чемпионы — калоши!.. И не Линейкина нужно фотографировать для газеты, а калоши. Ромка просто-напросто обманул весь мир!

— Ромашка… — сказала она тихо. — Это же Чебуреки сделал калоши. Понимаешь? Че-бу-ре-ки! Ну, а дальше как? Что же делать?

— Чебуреки? Ну да? А хоть бы и Чебуреки… При чем тут он?! Завтра соревнования…

— И ты обманешь всех?

— Не понимаешь самых простых вещей! — раздраженно крикнул Ромка. — Все завертелось! Если даже я скажу правду, мне теперь некуда деться. Разве что утопиться… Или запрыгнуть на крышу, снять калоши и разбиться. А потом похороны. От школы принесут венок, и учителя будут плакать. А если никто не узнает, я буду чемпионом. Все мне будут завидовать. И по радио, и по телевизору — про Линейкина.

— Не говори чепухи! — твердо сказала Аленка. — Все-таки лучше объяснить все сейчас! Пока не поздно… Еще подумают, что калоши какие-нибудь шпионские…

— Ну, не могу я сейчас! — заорал Линейкин. — Не могу! Все говорят: Линейкин, Линейкин! Новый рекорд и все такое. Все: Алексей Алексеич, школа, учителя. Мама даже пирожных уже купила и спрятала в холодильник.

Аленка могла простить что угодно, только не ложь. Выходит, просто они с Ромкой люди совершенно разные.

— Как хочешь, — сказала Аленка. И повторила: — Как хочешь…

— Подумаешь, — сказал Линейкин. — Может, ты еще всем пойдешь расскажешь? Иди-иди! Да тебе никто не поверит! Потому что уже в газете писали, что я чемпион и у меня хорошая фактура. Поняла?

Аленка повернулась и пошла по дорожке. Линейкин не видел, что у нее на щеках блестели слезы.

Улица тяжело дышит, не спасает даже осенняя прохлада. Улица задыхается, не успевая пропустить лавину людей, спешащих в одну сторону. Из ближайших деревень едут на грузовиках. Люди вылезают, течение подхватывает их и несет к стадиону имени Ермушкиной.

Трибуны превратились в муравейник. Единственное существо, которое холодно и спокойно взирает на происходящее, — телевизионная камера. Операторы приехали на автобусе из области и готовятся к передаче.

Телевизионная камера видела в своей жизни всякое и сейчас равнодушно взирает своим одним глазом. От скуки она скользит взглядом по рядам зрителей, а изредка останавливается, чтобы разглядеть получше героев этой истории.

Вон, под козырьком, поднимается на самую верхотуру хромой человек. Оказывается, Чебуреки еще и болельщик! Впрочем, кто знает, может, он пришел на стадион с тайной целью? Может, он чувствует, что произойдет сегодня?.. Чебуреки кряхтит. Расталкивая соседей, усаживается на место, поднимает воротник выцветшего синего плаща и поглубже втягивает бороду в воротник.

Одноглазая камера лениво поворачивается и снова останавливается.

Это что за дама с гордой осанкой и зонтиком в руках? А, здравствуйте, Линейкина-мама! Вы, видно, волнуетесь. Час назад у вас пригорела яичница, и Ромка съел горелую. Не ухудшатся ли его результаты от этого несчастья? Будем надеяться, нет. Хорошо, что вы запаслись зонтиком. Неровен час, хлынет дождь: на носу октябрь. Но вот беда — Ромка может поскользнуться.

Рядом с Ромкиной мамой в новой зеленой шляпе — папа Кузьма Кузьмич. Линейкин-старший волнуется не меньше Линейкиной-мамы.

Теперь, камера, повернись, пожалуйста, во-он в тот конец трибуны! Да нет, не туда, где поломаны скамейки… Какой-то гражданин пытается сесть поудобнее на голове соседа. И сразу попадает на заметку стоящему неподалеку молодому милиционеру. Тот берет под козырек и… Узнаете? Да, совершенно верно, это старший сержант Нигугушвили.

Старший сержант Нигугушвили никогда не теряет бдительности. Мимо него проскочил невысокий курчавый человек с желтой сумкой через плечо. Мало того, что курчавый перешагнул через ограду, отделяющую зрителей от поля. Раздался свисток, и цепкая рука сдавливает человеку локоть. Человек словно готов к этому, он даже не оглядывается. Привычным движением он запускает два пальца в карман и вытаскивает кусочек картонки.

— Же-ре-бен-ко В-ла-д, — читает на картонке старший сержант. — Работает в должности кор-рес-пон…

Все ясно! Рука старшего сержанта ложится под козырек. Влад Жеребенко, шагая то левой, то правой ногой, торопится в раздевалку побеседовать с участниками матча перед началом соревнований, а затем телефонировать в редакцию, чтобы в завтрашнем номере газеты ему оставили как можно больше места…

Глаз телевизионной камеры повертелся и снова остановился.

Тут вся школа, в которой учится Ромка Линейкин. Не пришло болеть только школьное здание, поскольку его фундамент глубоко врыт в землю. Правда, по неизвестной причине нет еще и Аленки, но этого никто не заметил.

Староста Света Макарова, только что разделила шестой «Б» на три группы. Первая группа должна кричать «ли», вторая «ней», третья «кин». Прорепетировали. Кто-то вместо «ней» крикнул «бей». Это Бацилла. Его хотели удалить со стадиона как человека, у которого абсолютно нет гордости за свою школу. Но Бацилла сказал, что у него насморк и он просто не может выговорить «ней». Бацилле пригрозили, что за насморк снизят отметку по дисциплине.

Глядите, глядите! Стол, накрытый тяжелой бархатной скатертью, красуется на самом виду, перед трибунами. Два пионера стоят у стола по стойке «смирно» и отдают салют. Только ветру разрешается осторожно пошевелить кончики их галстуков.

На столе стоит главный приз фабрики имени тореадора Эскамильо: огромная Калоша на мраморной подставке. Не сводя с нее глаз, трубачи исполняют веселые марши. За столом, возле приза, сидит Ермушкина, почетная гражданка нашего города. Она была первым директором калошной фабрики, и на нашей фабрике работал тогда слесарем тореадор Эскамильо. То есть, конечно, не сам тореадор, а известный певец, который поет теперь в опере «Кармен». Сегодня Ермушкина вручит чемпиону почетный приз фабрики.

А где главный герой повествования? Зрачок телевизионной камеры уперся в дверь под трибуной и здесь замер. Телевидение сквозь стену еще не проникает. Остается представить себе, какие события происходят там, в раздевалке.