Юрий Томин - Карусели над городом

– Я не купался, я хотел перейти на ту сторону.

– Какая разница, все равно – синий. Я-то отца не боюсь: он сам виноват...

Борис остановился. Неожиданная мысль пришла к нему при упоминании об отце.

– Феликс, кажется, я придумал! На обед мы все равно опоздали... Давай сбежим сейчас в Кулеминск к нам домой. Отцу скажем, что ты свалился в воду нечаянно, а я бросился тебя спасать. Вот мы и закрасились. А виноват-то он! Его уже два раза штрафовали за речку. Я переоденусь, а он пускай отвезет нас в баню. До ужина мы вернемся.

– Я свалился не нечаянно, а пошел за земляникой, – сказал Феликс.

– А сказать надо, что нечаянно.

– Но это будет неправда.

– Ты можешь молчать. Говорить буду я. И вообще, если родителям всегда правду говорить, то и жить невозможно.

– Боря, ты говоришь "отец", "родители"... А где мои родители?

– Чем больше будешь спрашивать, тем скорее их увидишь, усмехнулся Борис. – Пока твои родители – Алексей Палыч и я.

– Я так и думал, – сказал Феликс. – Но говорить неправду я все равно не буду.

– Никто тебя не заставляет. Молчи – и все.

Но план Бориса, не такой уж сложный, выполнить не удалось. Обходя лагерь, Борис увидел небольшую толпу, направляющуюся к лесу через стадион.

– Все, – сказал Борис. – Уходить нельзя. Нас идут искать... Девчонки все разболтали.

Да, это поработали девчонки. И вряд ли можно винить их за это. Походив возле опушки до обеда, они направились в столовую. Ни Феликс, ни Борис к обеду не явились. Девочки подождали еще полчаса.

А потом они решили, что если с ребятами что-то случится, то в этом будут виноваты только они.

Девочки покаялись тренеру.

Тренер пошел к начальнику лагеря.

Начальник по трансляции объявил немедленный сбор всего персонала.

И вот теперь толпа человек в двадцать направилась к лесу. Впереди вышагивал Вен-Вен с мегафоном в руках. Позади всех шел Алексей Палыч, который только что появился в лагере.

Увидев толпу, Борис понял, что план сорвался. Нельзя было заставлять этих людей бродить до темноты в лесу. Тем более, что своими силами они бы никого не нашли, а значит, начались бы звонки в милицию, лесничество, к летчикам: сотни людей оторвались бы от своих дел, чтобы прочесывать лес, пока двое пропавших спокойно моются в бане.

– Конец, – сказал Борис. – Кажется, всему конец. Но ты молчи. Может быть, еще поверят. Только они не поверят. Вон их сколько собралось.

– Палыч идет! – радостно воскликнул Феликс.

– Тут и Палыч не поможет, – вздохнул Борис. Двое синих вышли из зеленого леса и пошли по желтому песчаному полю навстречу толпе.

– Вот они! – воскликнул кто-то весело, потому что страдал близорукостью.

– Я бы сказал – не совсем они, – заметил Вен-Вен, близорукостью не страдавший.

Мальчиков окружили кольцом.

Женщины смотрели на них с жалостью: они знали, что грозило этим ребятам. Мужчины тоже знали, но жалости в их глазах не было, ибо именно мужчины на нашей планете призваны осуществлять справедливость.

– Господи, до чего они синие! – вздохнула повариха, которую освободили от поисков, но она пошла из любопытства.

Алексей Палыч скромно маячил в задних рядах. Он проклинал себя за то, что не освободился с утра и не успел вовремя. Он понимал, что при таком количестве свидетелей даже начальнику лагеря трудно будет что-нибудь сделать.

Феликс, не обращая ни на кого внимания, бросился к Алексею Палычу.

– Палыч, привет! – радостно сказал Феликс. – Ты почему так долго не приходил?

Алексей Палыч, не поднимая глаз, пожал синюю ладошку, но тут же спохватился.

– Безобразие! – сказал Алексей Палыч, косясь в сторону начальника лагеря.

– Товарищи, спасибо, – сказал начальник лагеря нехорошим голосом. Таких голосов не бывает у людей, собирающихся простить. – Все свободны. Куликов и Солнечный пройдут со мной в канцелярию.

– Концерт окончен, – сказал в мегафон Вен-Вен. – Граждане, расходитесь. Граждане, не толпитесь.

Именно в эту минуту при виде синих мальчишек в голове Вен-Вена произошло короткое замыкание в творческом смысле. Он ясно увидел свою новую пьесу.

Она была в синем цвете. Синие мальчики и синие девочки пели и танцевали на сцене. Синий оркестр играл "Голубой блюз". Все было дико тоскливо, невыносимо скучно, жутко одиноко. Смысл пьесы заключался в том, что в ней не было слов. Можно было петь только "на-на", "ла-ла", "ра-ра", "па-па" и... "ку-ку".

"Ку-ку" было настоящей находкой, такого еще нигде не встречалось.

Вен-Вен быстрым шагом направился в клуб – записывать идею, пока она еще дымилась.

За ним потянулись остальные.

Начальник лагеря, Борис, Феликс и Алексей Палыч пошли в канцелярию. Ребята, встречавшиеся им на пути, прилипали к этой группе, как железные опилки к магниту. Всем хотелось посмотреть, как ведут себя приговоренные перед казнью. Провожали Бориса и Феликса молча. Никто не смеялся и не злорадствовал. Один лишь Дегтярев забегал вперед и пятился задом, надеясь разглядеть слезы на лицах преступников.

Все четверо поднялись на второй этаж над столовой – в небольшой кабинет начальника лагеря. Он молча подвинул стул Алексею Палычу и сел за стол.

– Ну... – сказал начальник лагеря, и в этот момент в дверь постучали.

– Войдите.

В дверь просунулись Ира и Тома и остановились у порога.

– Что скажете?

– Они не виноваты, – сказала Ира.

– Это мы виноваты, – сказала Тома.

– В чем же ваша вина?

– Мы послали их за земляникой, а они заблудились.

– И все?

– Все, – сказали девочки.

– Хорошо, девочки, идите.

– А вы их простите? – спросила Тома.

– Идите.

Девочки ушли. Теперь они чувствовали себя виноватыми еще больше, теперь им стало ясно, что не нужно было поднимать панику.

– Ну, вот и все, – со вздохом сказал начальник лагеря. – Скажите мне, какой черт вас туда занес? – спросил он ребят. – Что за удовольствие купаться в этой канаве? Кроме того, в лес ходить тоже не разрешается.

– Мы не купались, – ответил Борис. – Все получилось нечаянно.

– Что значит нечаянно?

– Он случайно упал в воду, а я... – Борис хотел сказать "спас", но подумал, что в слове этом слишком много геройства. – Я ему помог вылезти.

– Значит, ты его спасал?

Борис промолчал.

– Вообще-то так могло быть, – робко вступился Алексей Палыч. Куликов мальчик довольно решительный.

– Допускаю. Тогда пусть Куликов мне так же решительно объяснит, почему у него костюм крашеный, а у его друга нет.

– Потому что он упал без костюма.

– Случайно упал без костюма? Сначала разделся, а потом упал... Зачем он раздевался? Знал, что упадет?

Борис молчал. Феликс видел, что Борису отвечать трудно. Он знал, что должен молчать, но все же бросился на выручку:

– Я разделся, чтобы перейти на другой берег.