Диана Джонс - Сила Трех

— Нет, я требую , чтобы меня пропустили к воротам!!!

Оба великана развернулись и остолбенели. Айна готова была поклясться, что мистер Клейбери произнес «Оу-э!» — совсем как Бренда. Первое, что увидели великаны, был угрюмый строй доригов, плечом к плечу стоявших в проеме. Первое, что увидели дориги, был Гест, который, очевидно, захватил в плен Хафни. Все дориги как один пришли в ужас и принялись орать на Геста. Пчелы, почуяв врага, роем взлетели с Мида и ринулись на доригов. Мид вскочил — и Банот тоже — и закричал пчелам, чтобы вернулись. А прочие охотники, увидев, что Гест стоит безоружный перед целой ордой разъяренных доригов, поспешно возникли вокруг, изрядно напугав мистера Клейбери. Бренда заметила, что он снял очки и положил в карман, и не стала его винить.

Гомон становился все громче. Мистер Мастерфилд рычал Гесту что-то, в чем слышалось имя Джералда, а Гест в ответ что-то объяснил, и это привело мистера Мастерфилда в ужас. Кругом все пытались докричаться до оставшихся в кургане родичей, а родичи из кургана кричали в ответ. Оглушительно крякала Каста. Дориги орали на Геста и друг на друга, и вдруг среди них показалась Адара — она была очень бледна, и ее все время дергали в стороны, видимо показывая, что она тоже заложница. Она посмотрела на Айну и Сири, а потом стала искать глазами Гейра и все искала, искала… Наконец она тоже окликнула Геста, и Гест ей ответил — довольно-таки неохотно. Сири и Бренда зажали уши ладонями.

Земля содрогнулась. Все голоса перекрыл голос мистера Мастерфилда:

— А ну, замолчите!

Настала мертвая тишина. Умолкла даже Каста. Ближайшие дориги втянули головы в плечи и отступили к задним рядам. Воспользовавшись передышкой, мистер Мастерфилд кивнул Гесту.

— Спасибо, — сказал тот, улыбнувшись самой развеселой из своих улыбок. И обратился к доригам. — Этот малыш вовсе не пленник, — сказал он. — Забирайте его хоть сейчас, но лучше бы показать его Адаре, потому что он, по-моему, нездоров. — И он подтолкнул Хафни к доригам. Хафни проковылял несколько шагов и остановился, пошатываясь, а дориги смотрели на него в понятном изумлении. — И мы пришли не сражаться, — продолжал Гест. — У нас и копья-то только охотничьи. Мы пришли попросить вас доставить нас к вашему царю. Быстро.

Серебряные воины возмущенно сомкнули ряды.

— Это невозможно! — заявил их предводитель. — Наш царь не встречается ни с лейлюдями, ни с великанами!

— С нами встретится, — заверил его Гест. — Отведите нас к нему. Кратчайшей дорогой, если можно.

— Ни за что! — отчеканил предводитель доригов.

— Придется, — сказал Гест. Развеселая улыбка разом исчезла, и таким угрюмым его еще никто не видел. — У меня в голове имя вашего царя. Если вы немедленно не отведете меня к нему, я наложу на это имя такие слова, что сам царь и весь его народ будут страдать до самой смерти.

— Не верю, — сказал на это дориг.

Гест поманил к себе Хафни, и когда Хафни встревоженно подхромал достаточно близко, Гест наклонился к нему и шепнул ему что-то на ухо.

— А теперь объясни этим упрямым недоумкам, что я сказал.

— Он знает его имя, — проговорил Хафни. — Он не шутит.

Гейр и Джералд сидели, привалившись к противоположным стенам своей темницы. Говорить им уже надоело. Толку от этого не было никакого. Стены, на которые они опирались, были гладкие и мыльные на ощупь, а лившийся с них свет — чистый и неумолимый. И то и другое Джералду казалось ужасным. Гейру, который привык к чему-то подобному, больше всего досаждала влажная жара. Одежда на пленниках не просохла и начала отдавать плесенью. И обоих тошнило от всепроникающего клейкого запаха.

Они старались не глядеть друг на друга. Вероятно, Гейр теперь выглядел не так странно, как Джералд, потому что волосы у него были подлиннее, и к тому же ему было так стыдно и страшно, что он не шевелился. Песнопевец просто одной рукой стянул их в пучок, а другой отстриг так, что теперь они едва достигали ушей. А Джералд отбивался — яростно и дико. Он так перепугался и разозлился, что стал и вправду похож на великана из Мириных сказок и раскидал доригов по каморке. Чтобы удержать его, потребовалось шестеро воинов, а песнопевцу пришлось изрядно пощелкать ножницами, чтобы собрать горсточку его волос. Гейру с Джералдом не нравилось глядеть на обстриженные клочковатые головы друг друга. Им было стыдно, что теперь они словно бы принадлежат доригам и те вольны делать с ними что угодно.

После этого дориги дали им по миске рыбы, но есть пленники не могли. Именно тогда они решили больше не разговаривать и просто думали и ждали. Немного погодя Джералд нашел себе занятие — сначала он начистил гривну Гейра, а потом терпеливо разогнул ее так, чтобы она налезла на его более мощную шею. Судя по всему, это его успокаивало. Гейр не знал, что ему делать с часами, которые подарил ему Джералд. Часы перестали тикать. Гейр подозревал, что, когда Хафни тащил его вниз, часы захлебнулись и погибли. И ему хотелось, чтобы Джералд поскорее убрал гривну. Она напоминала ему о другой гривне — той, которая обрекла их на смерть.

Некоторое время Гейр злился на себя за то, что покорился воле гривны, зная, что на ней лежит проклятие. Теперь, когда гривны при нем не было, он понимал, что без нее отправился бы вместе с Айной и Сири искать Геста. Но гривна забила ему голову красивой чепухой — идеей спасти свой народ, надеждой вразумить царя и вернуться домой с триумфом, спасти Низины, словом, насовершать подвигов, которые никому не по силам. Еще у него в мыслях была всякая чепуха поблагороднее — насчет того, что надо поберечь Сири, которому предстоит стать вождем после Геста, а ведь на самом деле он, Гейр, твердо рассчитывал вернуться. Дар предупреждал его, что ничего не выйдет, но он его не послушал. Еще Дар предупреждал его, что не надо отдавать гривну царю, но гривна нашептала, будто так получится сделать хоть какое-то доброе дело, и Гейр ей поверил. Все это время гривна затуманивала его разум и затемняла Прозрение. И ведь Гейр понимал , что она это делает!

А теперь Гейр остался один на один с Даром, и Дар холодно и спокойно сообщил ему, что да, его принесут в жертву. И конец Гейра станет началом конца всего его народа. Их утопят, перебьют, сметут и растопчут полчища доригов и великанов. Джералд между тем тяжко вздыхал — его одолевали собственные мысли. Гейру было ужасно совестно, что он навлек беду и на Джералда. И тут его поразила довольно-таки неблагородная мыслишка — ведь Джералд интересовал его куда больше, чем благородные заботы о судьбах собственного народа. Кому в здравом уме и твердой памяти захочется спасать Ондо или тетю Касту? Гейр начал подозревать, что гривна пробуждала какую-то его часть, которая лежала очень глубоко и была вовсе не благородной: ведь никакое проклятие, даже самое сильное, не в состоянии заставить человека действовать вопреки своей природе.