Марлизе Арольд - Вечная тьма [litres]

Александр заказал спагетти с мясным соусом. Не прошло и двух минут, как у их столика снова появились феи – на этот раз вчетвером! – с тяжёлыми, уставленными едой подносами. У Оливии глаза на лоб полезли, когда она увидела перед собой три тарелки.

– Я же пошутила, – неуверенно пробормотала она. – Но в любом случае спасибо! – прокричала она вслед стремительно уносящимся феям.

Александр чувствовал себя явно не в своей тарелке. Он постоянно оглядывался вокруг и недоумённо пожимал плечами.

– Я одного не понимаю! – в конце концов воскликнул он. – Почему мы тут одни? Это странно. И что-то тут не так. – Он неуверенно прокашлялся. Потом решительно посмотрел на Оливию и взял в руки вилку. – Но в любом случае нам нужно как следует подкрепиться и набраться сил. Они нам ещё понадобятся. Приятного аппетита!

Дариус оторвал взгляд от монитора и потёр ладонями виски. Опухшие от напряжения и усталости глаза уже почти ничего не видели. И, ко всему прочему, у него началась ужасная мигрень. Сколько времени он провёл за этим монитором, как одержимый барабаня по клавишам и не замечая ничего вокруг? Этого Дариус не мог сказать. Борясь с тошнотой и мелькающими перед глазами мушками, он откинулся на спинку кресла. Ему срочно необходима небольшая передышка!

Через пару минут он открыл глаза и тяжело поднялся с кресла. Встав на ноги, он потянулся, пытаясь размять затёкшее от долгого сидения тело. Шея нещадно ныла, руки онемели так, что он лишь с трудом мог их поднять. А ладони свело знакомой судорогой. Совсем как в давние времена, когда он ночами проверял вручную контрольные работы.

Немного придя в себя, Дариус медленно обвёл взглядом комнату. И, как по мановению волшебной палочки, он вспомнил всё, что произошло. Он застрелил Корбиниана, своего коллегу, а когда-то даже и товарища! На мгновение Дариус почувствовал угрызения совести, но ему удалось быстро справиться с этим порывом. Сейчас не время для сожалений – что сделано, то сделано! И вообще, он поступил абсолютно правильно! У него просто не было иного выхода!

Однако, несмотря на все старания, Дариус не мог успокоиться. Какая-то гадкая червоточинка сидела у него внутри и причиняла необъяснимую боль. Снова и снова он переживал эти мучительные минуты. Тихий хлопок выстрела. Жёсткий удар от неожиданно сильной отдачи пистолета. И этот тихий стон Корбиниана, от которого холодело внутри… он навязчиво звучал у него в ушах. Неужели он на самом деле мёртв?

Дариус отчаянно боролся с самим собой. Наверное, следовало бы выйти и посмотреть, как он? Может, ещё не всё потеряно?

Дариус! Ты ведь ещё можешь спасти его!

Который из двух голосов сейчас с ним разговаривает? Это тот голос, который сделал из него жалкого, беспомощного неудачника, неспособного на подлость? Это тот голос, который вселил в него желание стать следопытом и который постоянно твердил ему: «Каждый день надо совершить хотя бы один добрый поступок!»

Дариус со стоном зажал уши. Он не хотел слышать этот гадкий голос! Он испортил ему всю жизнь. Этот голос постоянно взывал к его совести, он всегда заставлял его принимать решения и совершать поступки, которые препятствовали его успеху. И сейчас этот голос хочет, чтобы Дариус навсегда остался неудачником.

Ну уж нет! Довольно!

Дариус беспокойно забегал по комнате, делая различные упражнения, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей о Корбиниане и размять суставы. Через некоторое время ему полегчало. Судороги отпустили, а в голове прояснилось. С новыми силами он тяжело плюхнулся в кресло и сосредоточился на работе.

Ведь ему ещё предстоит столько всего изменить, пока этот магический мир не будет, наконец, идеально соответствовать его желаниям!

Всё это время Элиас пытался установить контакт с сестрой. Он отчаянно звал её, но, несмотря на все старания, у него ничего не получалось. Лаура не выходила на связь. Совершенно обессиленный, испытывая горькое разочарование, он повернулся и нащупал лежащего рядом магистра Горация. Старый учёный уже давно уснул, и мёртвую гнетущую тишину нарушало лишь его мерное посапывание.

Может, ему тоже поспать? Но Элиас не мог унять нарастающее беспокойство. Он чувствовал себя таким одиноким и беззащитным, словно его бросили все на свете. А ведь раньше всё было иначе! Он мог часами сидеть за компьютером, играя в какую-то очередную стрелялку. И стоило кому-то переступить порог его комнаты и нарушить его покой, как он мгновенно приходил в бешеную ярость. А сейчас… Сейчас ему как раз не хватало общения!

И ещё эта жуткая тьма. Она просто сводила его с ума. Правда, Элиас уже понял, что в мире, куда он попал, возможно всё. Даже ночь посреди дня. Но всё равно в глубине своей детской души он не мог подавить панический страх – а вдруг он ослеп? Спросить было некого. Гораций спал как сурок. И если Элиас его сейчас разбудит и спросит, темно ли у него перед глазами, старик наверняка придёт в дикую ярость.

Элиас тяжело вздохнул. Итак, предположим, он на самом деле ослеп. Что тогда? Скорее всего, ему больше не надо будет ходить в школу. По крайней мере, хоть что-то хорошее! Но потом Элиас вспомнил о своих компьютерных играх. Как же он будет играть, не видя, что происходит на мониторе?

А что будет с его часовыми механизмами? Элиас похолодел от ужаса. Ведь он только-только открыл для себя это увлечение! Их он тоже не сможет больше собирать? Губы его задрожали, а глаза наполнились слезами. Как же так? Ведь ему это так нравилось!

И что теперь? Неужели ему придётся провести остаток жизни, сидя в своей комнате с Самсоном на коленях? Да и кто знает, захочет ли Самсон с ним оставаться? Учитывая то, сколько раз Элиас дёргал его за хвост… Сомнительно. Во всяком случае, на месте Самсона Элиас обиделся бы до конца жизни.

По щекам мальчика потекли слёзы. Как же ему было жаль себя! Ведь не видеть – это так страшно! Он с грустью подумал о том, что раньше никогда особо не интересовался папиным садом. Как часто он отмахивался, когда папа пытался обратить его внимание на какой-то особенно красивый бутон или показывал ему необычную, удивительно красочную бабочку? А сколько раз Лаура пыталась объяснить ему, чем отличаются листья орешника от листьев грецкого ореха? Тогда всё это вызывало у него лишь скуку, а то и раздражение.

Сейчас же он с тоской вспоминал каждую деталь огромного сада. Пышные розовые кусты, о которых папа заботился с такой любовью, словно это были его дети. Любимый пёстрый гамак. Бездонное нежно-голубое небо. Яркое золотистое солнце.

А папина мастерская? Где у каждой досочки был свой неповторимый узор, свой орнамент. Неужели и этого ему больше не суждено будет увидеть? Элиас судорожно всхлипнул и, уткнувшись мокрым от слёз и соплей лицом в колени, громко зарыдал.