Мила Нокс - Игра в сумерках. Путешествие в Полночь. Война на восходе [сборник litres]

– Добрый вечер, вечный народ, – здоровались Охотники.

– Доброе утро, – отвечали голоса, не громче шелеста ветра.

Тео во все глаза смотрел на новое кладбище: к своему-то он привык и даже не думал, что на каждом погосте есть свои нежители. Он вдруг выхватил из толпы лицо Вангели: мужчина, кажется, едва-едва сдерживался. Зубы сцеплены, брови сдвинуты на переносице, а когда они спешились у часовни, Тео даже расслышал, как мэр бормочет под нос что-то вроде молитвы:

– Domine… Domine…

Развели костер, хоть на ветру это было сделать не так просто, а к утру шквал поднялся нешуточный. Звезды так и дрожали в вышине. Приготовили ужин и наспех перекусили. Когда уже почти рассвело, забрались в часовню и заперли дверь. Комната была тесна для одиннадцати человек, но выхода не оставалось – здесь им придется заночевать. На улице посветлело: сквозь щели в запертой двери и занавешенных окнах забрезжил серенький рассвет. Охотники расстелили соломенные тюфяки и шерстяные одеяла и улеглись прямо на полу, Санда же забралась на лавку и завернулась в одолженное Виком одеяло. Пожелав Тео спокойной ночи, она быстро засопела в кулак. Один из Охотников предложил другую лавку Шныряле, но та фыркнула:

– Издеваешься, да?

Она воткнула нож в деревяшку, перескочила через рукоять и приземлилась собакой. А затем, демонстративно зевнув, свернулась калачиком на каменном полу. Тео ухмыльнулся и сомкнул веки, чтобы наконец уснуть, как вдруг услышал собачий взвизг. Оказалось, Вик подхватил Шнырялу на руки – та отчаянно забрыкалась и завизжала, будто ее режут, – и посадил рядом с собой на одеяло, сложенное в несколько раз. Когда парень улегся, Тео ясно видел, как он прячет ухмылку. Шныряла тявкнула на Вика – злобно и презрительно, но уходить не стала. Охотники наблюдали за этими двумя, пряча усмешки.

Теодор проснулся оттого, что кто-то зацепился за его сапог и с громкой руганью полетел на пол.

– Эй, ты, завтрак проспишь! Лежебока!

Продрав глаза, Теодор потянулся. Сначала он тупо смотрел на выцветшую икону, оставшуюся с давних времен в часовне, и сообразил: он не дома. За приоткрытой дверью виднелось красноватое небо – уже закат. У порога слышались голоса, до Тео даже донесся запах дыма – видимо, жарили какую-то дичь на завтрак. Санда еще спала на лавке, и Тео с улыбкой вспомнил, что в Полуночи ее вечно было не растолкать. Больше в часовне никого не было. Он хрустнул костями и выбрался на улицу: большинство Охотников отсутствовали, двое готовили завтрак, а неподалеку Герман и Иляна тренировались на кинжалах: юноша нападал, девушка отбивала его атаки одну за другой.

Они запыхались: видимо, тренировались уже давно. Время от времени Иляна поясняла парню, как лучше отражать нападение. Затем спрятали ножи, и девушка продемонстрировала пару захватов, которые Герман принялся повторять. Его лоб взмок, щеки покраснели, и видно было – он старается изо всех сил. Иляна же то и дело его поправляла:

– Черт возьми, Гер, у меня ощущение, что я дерусь с мешком овса…

– Чего-о-о? – Парень возмущенно округлил и без того огромные глаза. – Ну, я тебе покажу!

Герман сделал ловкий бросок в сторону и обхватил девушку рукой поперек живота, подняв над землей, но Иляна молниеносно извернулась и врезала ему локтем в живот, а затем, когда он ослабил хватку, оказалась у него за спиной. Рука рыжей нежительницы схватила парня за горло, а другая нащупала какую-то точку на теле – нажав туда, девушка заставила Германа выгнуться и засипеть от натуги. Ноги его подломились как тростник, но Иляна лишь давила сильней, сжимая Герману горло.

– Хва…

– Что-что?

– Хват…

– Не слышу! Ты, наверное, хотел сказать: «Извини, Иляна», да?

– Изви…

Девушка чуть ослабила хватку, чтобы дать Герману сказать те самые слова. Но тот оказался хитрее: вырвался, свалил Иляну на траву перед могилой и уселся на нее сверху, сжав коленями кисти рук.

– Все, не вырвешься!

Улыбка осветила его довольное лицо.

– Ты тяжелый!

– Ага, а то, что ты меня придушила, – ничего, да?

– Жрать меньше нужно! Слезь, иначе…

– Что?

Герман хмыкнул, продолжая сидеть на Иляне и смотреть сверху вниз. На щеки девушки хлынула краска, и даже Тео почувствовал: это слишком уж близкое. Один из Охотников оглянулся и с прищуром оглядел пару.

– Ну, что сделаешь? Я победил! Так что теперь… ааа!

Герман ухватился за колено, Иляна мигом спихнула с себя парня, и Тео приметил, как между ее пальцев блеснуло что-то острое.

– Черт… – Герман зашипел сквозь зубы. – Больно!

– Привыкай.

– У меня в штанах теперь дырка!

– Зашьешь, – фыркнула Иляна и отвернулась, но Тео видел: лицо ее так и горит – а ведь у нее, нежительницы, была синеватая и бледная кожа! Вдруг взгляд ее смягчился. – Впрочем… ты был не так уж и плох сегодня.

Парень, сжимавший колено, уже красное от крови, поднял лицо и выдал такую бешено-ликующую улыбку, что, казалось, вся полянка осветилась. Правда, его напарница этого не видела.

– Коня чистишь и моего тоже.

– Как обычно! – вздохнул он и вдруг перехватил взгляд Тео. Смутился, но все-таки не отвел глаз.

«Не так-то он прост», – решил про себя Теодор.

Они позавтракали и стали ждать возвращения остальных. Охотник по прозвищу Бор объяснил, что Вик с Харманом по ехали на поиски кое-кого из друзей – обычно найти Охотников можно через нежителей на кладбище, – а заодно проверить тракт и разузнать новости.

Затем Бор отошел и, сняв рубашку, принялся промывать рану подогретой водой из котла. Тео попался на глаза странный шрам в виде креста на предплечье нежителя. Почти как на его скуле. Нечто подобное Тео вдруг увидел и в вороте расстегнутой рубашки другого Охотника. Что это? Как это понимать?

Шныряла отправилась ловить мышей, а Санда – в часовню, досыпать. Смена режима на ночное бодрствование ее подкосила. Тео сидел, прислонившись к двери часовни, и смотрел, как вечер бросает тени на величественные Карпаты, как скрываются лучи света среди могил и все окутывает темнота. Огонь вдруг вспыхнул ярче и уютней, подбрасывая оранжевые искры в темно-синее, словно платок деревенской красавицы, небо. Кто-то подошел и присел рядом. Тео повернулся и увидел Германа – юноша протягивал ему кружку.

– Мяту любишь?

Тео любил. Даже очень. Но брать кружку не спешил. Дерзость парня его напрягала, но было и еще кое-что… Тео пока не понимал, что именно. Какое-то смутное предчувствие. Все же, помедлив, кружку он взял. Герман, видимо, принял это за знак дружбы и стал расспрашивать, откуда Тео родом, и долго ли живет на кладбище, и как он – живой – попал в компанию нежителей. Тео отвечал односложно, чтобы отвязаться. Но юноша не отставал:

– Ты, получается, видящий?