Мила Нокс - Игра в сумерках. Путешествие в Полночь. Война на восходе [сборник litres]

Камушки перестали сыпаться, и Санда удивленно уставилась на Даму – та замерла, даже перестала обмахиваться веером, пробуя ответ на вкус алыми пухлыми губами. И вдруг улыбнулась:

– Это было легко! Старый друг лучше двух новых, особенно тот, с кем ты не просто веселился и проводил время, а прошел через множество испытаний.

«Это она о Раду? Что мы никогда не проходили испытания вместе?»

Санда подняла глаза на мать и вдруг заметила, что в уголке тонкого, бледного рта скользнула улыбка. Или почудилось? Странно, но когда мать бросала следующую карту, дрожащие пальцы показались чуть розовее. Игра пошла всерьез, и Санда умудрилась заставить противницу взять карты, но следом допустила ошибку и вновь не смогла отбить.

– Вторая загадка! – пропищала Дама с карты, потирая миниатюрные ладошки.

Часы перевернулись, и вновь послышался легкий, призрачный звон сыплющихся камушков-сердец. Санда же, дожидаясь подсказки, вновь уставилась на зеркальный стол, чтобы усмотреть там какое-либо из своих воспоминаний. К сожалению, стол показывал ей только гимназию или то, как она читает книгу. Камушки сыпались и сыпались, и понемногу на висках Санды начал выступать пот. «Так… это что-то связанное с любовью тоже?» Вероятно, если бы она сидела вот так дома под пледом, ей было бы легко, но сейчас, под давлением со стороны, когда на нее смотрела обезумевшая мать, сидя в каком-то метре… Готовая чуть что броситься и впиться в горло, как тогда…

Голова у Санды пошла кругом, и она уже ничего не соображала. Вдруг к запястью вновь прикоснулись чужие пальцы. Девушка передернулась и отодвинула стул подальше, сунув руки под стол. Впрочем, отчего-то кожа матери уже не была такой ледяной, как прежде.

– Подумай, деточка… – прошептала мать.

Санда вздрогнула. Голос был странный, казалось, в нем скользнуло что-то вроде… нежности?

«Не думай об этом, думай о загадке. «Он знает нечто, что сильней, чем Смерть». Что там Кобзарь говорил… есть то, что сильнее Смерти? Сильней Полуночи? Он говорил: свет».

И вдруг Санда все поняла.

Ей даже не нужно было глядеть в стол, чтобы эти воспоминания возникли в памяти. Она спускается по отвесной скале и вскрикивает: от ее руки вспархивает золотая змейка, а сама Санда, громко всхлипывая, оседает в руках Теодора. Позже парень, преодолевая смущение и отвращение, высасывает яд вместе с кровью. И в десятках воспоминаний Теодор рядом, несет ее на себе, вытягивает из оврага, делится едой. А потом, в Ищи-не-найдешь, прижимается к ней всем телом, словно ища защиты, и признается, что тень – это он сам. И в тот момент Санда словно стала какой-то другой. Не побоялась признаться в том, чего всегда в глубине сердца стыдилась: и она монстр тоже.

За столько лет она так и не нашла сил навестить мать… Боялась. Всегда боялась. А потом, когда Тео врывается в Тронный зал и кричит: «Йонва – мой выигрыш!» Черт возьми, Тео… Шныряла была права. Он же действительно влюблен в нее! Да, мрачный и замкнутый, но если взглянуть со стороны, он ради нее столько сделал…

И потом, когда Тео прикоснулся к ней и поцеловал.

Она ведь тоже…

– Это влюбленный! – выпалила она. – Влюбленный человек.

В часах что-то дзинькнуло. Санда глянула на стеклянные половинки и с удивлением увидела, что еще и половины минуты не прошло. Вовсе не так, как было в Макабре, когда перед ней сидела сама Смерть! Девушка ободрилась.

– Ты молодец, дочка.

Санда перевела взгляд на мать и с удивлением увидела, что женщина изменилась еще больше: волосы ее разгладились, как и морщины, и глаза просветлели и уже не пугали чернотой и красными лопнувшими капиллярами. Мать кивнула:

– Еще чуть-чуть.

Они продолжили играть, но Санда чувствовала: будет и третий вопрос. Она всегда играла в карты не очень хорошо, но Дама явно чего-то ожидала, даже подсказывала ее матери ходы, чтобы завалить Санду. И ей это удалось: Санда снова должна была принять карты, за самый шаг до конца игры. Но почему-то внутри была уверенность: и на этот вопрос она ответит.

– Ну что ж, – промурлыкала Дама. – Загадка номер три!

Часы вновь перевернулись, сверкнув стеклянным пузом, и стекляшки начали ссыпаться, издавая тихий переливчатый звон. Санда, до этого ерзавшая на сиденье, теперь приросла к стулу и глядела перед собой, не шевелясь. Она знала ответ на вопрос, но… «Это не всегда так, – проговорила она про себя. – Не всегда. Это – ложь». И все-таки… Девушка прикусила губу, сцепила пальцы в замок и уставилась безучастно на стол. Но зеркало молчало. Видимо, знало, что она догадалась. Внутри вскипела обида, дрожь, холод. Боль – столь острая, что пронзала до самого нутра.

У маленькой Санды все было так, как в загадке. С вечно занятым отцом она виделась редко, но девочка не чувствовала себя одиноко. Она никогда не могла уснуть без маминой сказки и стакана молока с печеньем перед сном. Мать ходила за нею по пятам, часто брала за руку, то и дело обнимала, и кожа мамы пахла мылом и лавандой. Но потом что-то случилось, и мама изменилась. Стала раздраженной, непонятной. Это пугало. Отец стал часто приходить домой раньше положенного и отводить Санду к соседям. А однажды, когда Санда стирала в ванной, они с матерью начали препираться… Мать рассердилась и…

Хорошо, что отец оказался дома. Если бы не он, Санды бы уже не было. Он оттащил мать тогда, когда Санда почти задохнулась под водой. Мать вопила в истерике и размахивала руками, царапала лицо отца, осыпала грудь ударами – будто озверела, и Симион насильно запер ее в комнате, а потом вызвал врачей и… Больше Санда не видела свою маму. И видеть не хотела. Боялась. Мать стала кошмаром, что снился каждую ночь, и все повторялось по кругу: нежные руки матери вдруг обращались когтями, а хриплый истеричный голос кричал вслед проклятья. И наконец худшее. Голова Санды под водой, она пытается вырваться, поднять лицо над ванной, молотит руками и ногами по бортикам, но ей в затылок давят со страшной силой, не позволяют всплыть. Санда делает вдох и захлебывается.

Мать посылала ей открытки, писала письма, но как только девочка видела корявые, будто нацарапанные куриной лапой надписи на конверте, сразу же выбрасывала в мусорное ведро. И была счастлива, что мать решили не выпускать из дома для умалишенных.

Отец просил ее проведать маму. Умолял. Но каждый раз Санда говорила «нет».

Мама перестала для нее существовать.