Финн Сеттерхольм - Тайна Лидии [litres]

– Не бойся, – подбодрил он. – Я буду сидеть тут за дверью.

Лидия вздохнула и подошла к дивану. Зачем возражать? Скоро она перестанет понимать язык окружающих, и тогда уже все происходящее потеряет смысл.

Хоуарт уселся на стул рядом с диваном, достал золотые часы на цепочке и стал раскачивать их перед лицом Лидии, как маятник.

– Смотри на часы, – произнес он. – Расслабься. Представь себе прекрасный сад, полный цветов, где щебечут птицы и светит солнце! Представь, что ты лежишь в траве. Ты совершенно расслаблена.

Сначала все это казалось Лидии нелепым, но через какое-то время она стала ощущать, как по всему телу разливается приятная слабость. Ее стало клонить в сон, мышцы расслабились… Откуда-то издалека доносился голос Хоуарта:

– Теперь расскажи все с самого начала.

И Лидия стала рассказывать обо всем, что с ней произошло, начиная с того самого дня, когда она сидела на скамейке в парке и увидела черную птицу. Она говорила и говорила, не пропуская не единой детали, спокойно и сдержанно. Закончив свой длинный рассказ, Лидия погрузилась в глубокий сон. Разбудил ее голос Хоуарта. Лидия изумленно огляделась. Доктор сидел на том же месте и внимательно смотрел на нее.

– Теперь попросим мистера Тёрнера войти. Ты можешь сесть у письменного стола.

Протопав через весь кабинет, Тёрнер присел рядом с Лидией.

– Вернулась память? – нетерпеливо спросил он.

– Не знаю, что и ответить, – спокойно отозвался Хоуарт. – Лидия рассказала о том, что с ней произошло. История удивительная. Признаться, я не слышал ничего подобного за всю свою долгую практику. Похоже, Лидия наделена исключительной фантазией и, кроме того, убеждена в том, что все рассказанное ею – правда. Этот плод воображения засел глубоко в сознании.

– Вот так-так! – сокрушенно вздохнул Тёрнер. – Неужели все так плохо?

– Я рассказывала правду! – сердито возразила Лидия. – И ничего не придумывала.

– Похоже, утрата памяти и навязчивые фантазии тесно связаны с картинами, – добавил Хоуарт. – Она прямо– таки одержима живописью.

– Ну да, она ведь хочет стать художником, – кивнул Тёрнер. – Значит, буду держать ее подальше от картин.

– Наоборот, – возразил доктор. – Позвольте ей смотреть картины и рисовать сколько угодно. Это поможет снять напряжение. Лучшее лекарство для Лидии – это рисование. Картины помогут вернуть память. Однако, – продолжил он, глядя на свою пациентку, – рисуй свободно, фантазируй. Рисуй то, что тебе снится. Не думай о результате, просто прислушивайся к чувствам и снам. Предлагаю встретиться через пару недель и проверить, помогло ли лечение. А пока – не смею задерживать.

Лидия и Тёрнер вышли на улицу. Туман был таким же непроглядно густым, как и прежде. Тёрнер хотел поймать извозчика, но, не найдя ни одного экипажа, они отправились домой пешком. Лидия ежилась от холода: как хорошо было лежать на диване в теплой приемной Хоуарта! Вот бы лежать и лежать там до скончания века. Но вместо этого она опять бредет по промозглой лондонской улице. Реальность была невыносима: через несколько часов она перестанет понимать Тёрнера и не сможет ни с кем говорить. Это все равно что стать глухонемой.

На улице было безлюдно, все будто попрятались по домам, испугавшись тумана. Время от времени раздавались одинокие шаги, но тут же снова растворялись в тумане. Повернув за угол, Лидия услышала пронзительный выкрик:

– Поцелуй меня! Лентяй!

Они резко остановились.

– Черти морские! – воскликнул Тёрнер. – Знакомый голос!

– Это Долли! – подхватила Лидия. – Попугай!

Из туманной гущи донесся звук шагов, а затем показалась фигура человека. Первым делом Лидия разглядела рыжую шевелюру, а потом – попугая на плече. Это был Джимми! Увидев Лидию и Тёрнера, он вытаращил глаза от удивления.

– Добрый д-день! – еле вымолвил он.

– Тонем! Тонем! – кричала Долли. – Поцелуй меня!

– Как ты оказался в Лондоне, Джимми? – спросил Тёрнер.

– Меня взяли на работу, развозить пиво, – с гордостью ответил мальчик. – Но сегодня такой туман, что работать мы не можем, так что мне дали выходной. Правда, я не смею уходить далеко, заблужусь еще.

– И Долли с тобой… Хорошо ли ей в Лондоне? – усомнился Тёрнер.

– Не очень… но мне не хотелось расставаться, так что я взял ее с собой. Она, правда, странная стала – все ворует у людей. Вчера притащила серебряную ложечку, а сейчас вот прилетела с какой-то коробочкой в клюве. Сначала не хотела отдавать. Интересно, где стащила… в коробочке какие-то странные пастилки.

Он показал находку Долли. Сперва у Лидии перехватило дыхание, а потом она вырвала коробочку из протянутой руки Джимми и быстро засунула в карман. Джимми изумленно вытаращил глаза.

– Эй, что это ты делаешь?

– Прости, – пробормотала Лидия. – Просто это мои пастилки. Я потеряла их сегодня утром. Точнее, их украли.

– Так оно и было, – подтвердил Тёрнер. – На ней лица не было, когда коробочка пропала. Вот так удача! Божий промысел! Никогда не видел ничего подобного, Лидия.

Та не могла вымолвить ни слова. Минуту назад она была в полном отчаянии, и вдруг ее спас попугай!

– Спасибо тебе! – проговорила Лидия наконец, обнимая Джимми. – И тебе спасибо, Долли, – добавила она, поглаживая хвост попугая.

– Поцелуй меня! – ответила Долли.

– А что это за пастилки? – поинтересовался Джимми.

– Да-да, – подхватил Тёрнер, – что же в них такого? Чудесные, должно быть, таблетки, раз ты так убивалась…

– Потом расскажу, – увильнула Лидия.

– Ох и загадочная она у нас, – вздохнул Тёрнер. – Что ж, Лидия, пойдем домой писать картины, верно?

Лидия кивнула. Она так обрадовалась найденным пастилкам, что готова была согласиться на что угодно.

– Всего доброго, Джимми, – попрощался Тёрнер. – Может быть, еще увидимся.

Джимми подмигнул Лидии и скрылся в густом тумане. Через мгновение послышался удаляющийся голос Долли: «Тонем! Тонем! Лентяй!»

Вернувшись домой, Лидия почувствовала такую усталость, что они решили отложить занятия живописью до завтра.

– Может быть, ночью тебе приснится что-нибудь интересное, – сказал Тёрнер. – А я займусь набросками. Раньше я любил этот английский туман, но как съездил в Италию… Южное солнце – это мое! Там настоящий свет, а не эта гороховая похлебка.

На следующий день туман рассеялся, и в мастерскую Тёрнера проникли слабые лучи солнца. Чистого полотна у него не нашлось, и он достал старую картину, изображавшую горные вершины, окутанные облаками.

– Это не шедевр, так что можешь писать прямо на нем, – пояснил он. – Я и сам думал его замалевать.

Тёрнер усадил Лидию перед мольбертом и дал ей кисти и краски. Она с грустью вспомнила свои опыты с масляными красками – сначала в мастерской Леонардо да Винчи, а потом в компании Мэри Кэссетт.