Юлия Иванова - Лунные часы (Сказка для взрослых пионерского возраста)

Петрова испуганно закивала, всё ещё всхлипывая.

— И что я несу вам добро…

— Не верим, — огрызнулся я.

— Ну и правильно, — не обиделась Чьёйтова бабушка, — Доверяй, но проверяй. Внимание, товарищи пионеры, аттракцион неслыханной щедрости. Подарю-ка я вам своего Волка, Которого Сколько ни Корми, Он Всё в Лес Смотрит.

— Спасибо, конечно, но нам только волка не хватало.

— Ох, Качалкин, не видишь ты дальше своего носа. Будете Волка кормить, он будет всегда в лес смотреть, а вы держите его всегда на привязи и идите себе в направлении волчьего взгляда. Так до Леса и доберётесь.

— Не нужен нам никакой лес, нам Тайна нужна.

— Так она же в лесу и зарыта, ваша Тайна! Ой, я, кажется, проболталсь, Плохиш велел никому не сказывать. Продал Тайну буржуинам за бочку варенья и корзину печенья, но товар этот у нас на Куличках, сами понимаете, никому не нужен. Вот и зарыл её в лесу, подальше да поглубже. А мне велел помалкивать. Хоть бы баночку варенья за молчание отлил, сто граммов печенья отсыпал, жадина-говядина! Я ещё подумала: «Ну и не отливай, ну и не отсыпай, вот возьму да проболтаюсь Петровой с Качалкиным, где ты Тайну прячешь». Вижу, — не верите вы мне, товарищи. Да провалиться на этом месте — не вру! Видите, не провалилась. А сейчас вот совру эксперимента ради. Только вы меня крепче держите.

— Дюжина равна тринадцати, чтоб мне провалиться!

Земля под нами заходила ходуном, так что мы сами едва устояли, и заорали, что ей верим, что дюжина, конечно же, равна двенадцати и чтоб она показала скорей своего Волка, если на то пошло, потому что нам некогда! Если он, конечно, в наморднике.

Но Волк оказался совсем нестрашным. Он лежал в прихожей на коврике, положив голову на лапы, и тяжко вздыхал, глядя в левый угол.

— Это он в Лес смотрит, — пояснила Бабушка, — Как наестся, так и смотрит, о свободе тоскует. Интеллигент! А не то он вас самих сожрёт — до Леса не доберётесь. Ладно, уж выручу вас на первых порах…

Тут Чьёйтова бабушка так классно свистнула в два пальца, что я обомлел. Так свистеть у нас во дворе умеет только Женька из третьего корпуса, да и то под настроение. На свист со двора прилетел большой чёрный ворон, сел Бабушке на плечо и прокаркал:

— Лес р-рубят — щепки летят! Чем дальше в лес — тем больше др-ров!

Голос у ворона был скрипучий и противный.

— Он что, говорящий?

— Разговорчивый, — сердито буркнула Бабушка, — Чересчур разговорчивый — надоел хуже горькой редьки. Это Ворон, Который Всегда Прав. Ужасно мудрый, знает все пословицы и поговорки на свете и всегда употребляет к месту. Волк его просто обожает.

— Кар-р! Бабушка надвое сказала! На чужой р-роток не накинешь платок! Пр-равда глаза колет!..

— Слыхали? Догадался, что я его не перевариваю. Ну ничего, Волк переварит. Носись тут с ними — один правду-матку режет, другой за свободу воет, и жрут оба в три горла. А мне мемуары надо писать.

— Ах, как бы я хотела их прочесть! — сказала Петрова. А Бабушка ответила, что это, к сожалению, невозможно, поскольку опубликовать их до её смерти нельзя, но так как она, по всей вероятности, никогда не умрёт, ей одной суждено знать, какие это потрясные мемуары.

— Не бойся, я не дам тебя в обиду, — шепнул я Ворону.

— Др-руг в беде — настоящий друг! Дают бер-ри, а бьют — беги!

Чьёйтова бабушка попрощалась с нами, вытирая глаза платочком.

— Кр-рокодиловы слёзы! — обличал Ворон, — Пр-равда глаза колет! И на стар-руху бывает пр-роруха!

Ну а Волк натянул поводок и шустро побежал к лесу.

Шли мы, шли, потом из-за куличкек выкатилось нежаркое сказочное солнышко и стало светло. Волк остановился, перестал смотреть в лес и уставился на нас. Глаза его зажглись зелёным, шерсть встала дыбом, пасть приоткрылась и с клыков закапала слюна.

— Жрать хочет, — сказал я.

Волк кивнул и щёлкнул зубами. Петрова взвизгнула, бросила поводок и спряталась за мою спину. Как будто, если Волк меня проглотит, ей будет какой-то прок от моей спины! А Ворон захлопал крыльями и закаркал:

— Не в коня кор-рм! Волков бояться — в лес не ходить!

Волк закрыл пасть, потянул носом воздух и потрусил куда-то, волоча за собой поводок. Мы поплелись следом. Правда, не особенно спешили. Вскоре Волк скрылся из виду, а мы просто шли по следам от его лап и поводка.

Волка мы догнали, наконец, в поле под кустом. Он облизывался и тяжело вздыхал, глядя в лес погасшим печальным взглядом. Теперь он был похож на обычного домашнего Полкана. Вокруг валялись обглоданные кости и пятнистая шкура.

— Он, кажется, телёнка задрал! — прошептал я, — Смываемся, пока пастух не пришёл!

— Полундр-ра! — согласился Ворон, — Пор-ра делать ноги!

— Тише вы, — Петрова прислушалась, — Там кто-то плачет.

И пошла на звук. Я с Волком на поводке и Вороном на плече потащился следом. Волк в ту сторону не смотрел и упирался, Ворон ворчал, сказочные часы тикали. Но если уж Петровой что втемяшится…

— Лес! — запрыгала Петрова, — Там лес!

Но никакой это был не лес — просто три сосны в поле. Под ними, обхватив руками голову, сидел жалкого вида мальчик и всхлипывал. С сосен на него то и дело срывались здоровенные шишки, звонко щёлкали по макушке. Всякий раз — прямое попадание, будто кто-то специально целился.

— Эй, тебе же больно! Ты что там делаешь?

Мальчишка прохныкал, что да, очень даже больно, но выбраться он не может, потому что заблудился.

Заблудиться в трёх соснах! Это надо уметь.

Я протянул горемыке руку и выволок из этого странного плена.

— Ты что, совсем глупый? — спросила Петрова, — Вон, сплошные синяки…

Мальчик сказал, что он не глупый, а невезучий, потому что на него всегда все шишки валятся. И сосновые, и еловые, и даже новогодние, игрушечные. И что бы ни случилось — он один кругом виноват. Так его и зовут: Бедный Макар, на Которого Все Шишки Валятся. Вот теперь, пока он блуждал в трёх соснах, небось у него все телята разбрелись…

Мы с Петровой переглянулись.

— Так это твои телята?

— Наши с братом. Нам отец оставил в наследство стадо. Я телят выращиваю, пасу, кормлю, а брат мясо ест да молоко пьёт.

— Неплохо твой братец устроился. Тунеядец он у тебя и эксплуататор, вот что!

— А наш Волк его немножко раскулачил, — вставила Петрова, — Телёнка задрал.

Пастушок схватился руками за голову и опять зарыдал.

— Не горюй, айда вместе к твоему брату, пусть нас ругает.