Евгений Велтистов - Золотые вёсла времени или «Уйди-уйди»

Это был до боли знакомый сквер. С тополями и липами, клумбой в центре, десятками сходящихся-расходящихся дорожек и вечной лужей у забора. Полуторки гремят деревянными бортами по булыжной мостовой, бодро вышагивает лошадь с телегой дров и возчиком. Вон серая «гробница» великолепного гастронома с десятком вкусных прилавков. Керосиновая лавка за углом. Новый шестиэтажный дом с роскошным лифтом. И море разного рода домишек, каждый из которых я знал до их внутренностей, как и все потаенные уголки — дворы, подъезды, лестницы, дырки в заборах.

— Не болит! — радостно объявил я новым друзьям. И подпрыгнул на месте — раз, другой, третий — и от души расхохотался. — Здорово вы придумали, братцы! Теперь буду командовать я...

— Это и есть Грохольский переулок? — спросил Кир, зорко вглядываясь.

— Наш, Грохольский, а то еще какой! — Я небрежно махнул рукой. — Налево, пожалуйста, кинотеатр «Перекоп», дальше Ботанический сад и больница Склифосовского. А направо живу я. Айда к нам во двор!

Ребята выглядели немного растерянными. Я понял, что и мне надо не торопиться, попривыкнуть к прошлому, к новому-старому миру. Вдруг что-то здесь не так?

— Пройдемся? — предложил я, и мы двинулись вперед тесной, сплоченной группой, оглядываясь по сторонам, впитывая в себя все, что попадалось на пути.

Мальчики носились по газонам и дорожкам в азартных бездумных играх. Мамы несли запеленутых, спящих младенцев, открыв миру их безмятежные лица. На скамейках люди читали газеты, вязали, грелись на солнце, что-то обсуждали.

Нас обогнали самокатчики. Ухватившись за деревянный руль, отталкиваясь одной ногой, они быстро двигались на урчащих шарикоподшипниках к своей цели.

— Что это? — спросил молчавший до сих пор Ветер.

Я объяснил устройство самоката, хотя особо расписывать здесь было нечего.

— Понятно, — отозвался Ветер. — Интересно: делай сам и кати.

Молча понаблюдали, как ватага ребят, стоя на коленях вокруг квадратной доски, играет в деньги. Каждый по очереди ударом свинцовой биты старался перевернуть разложенные на доске монеты. Если перевернет — забирает монету и продолжает игру. Уловив несколько безмолвных приглашений, я выразительно хлопнул себя по пустому карману и неожиданно ощутил приглушенный звон. Неужели там мелочь, захваченная сегодня утром с письменного бюро? Но ведь наши монеты сейчас не ко времени. Я подал знак друзьям отойти: без денег здесь делать нечего.

— Расшиши, — глупо улыбаясь, я смаковал давно забытое слово. — Эта шантрапа играет в расшиши.

Алена посмотрела на меня чуть удивленно и повторила, будто пробуя иноземное слово на язык:

— Расшиши... Смешно-то как: рас-ши-ши... Запомним! А почему шантрапа?

— А потому! — небрежно ответил я, сунув руки в карманы старых штанов.

Вдруг откуда-то прилетел пронзительный, такой манящий звук: «Уйди-уйди-уйди!..» Мы разом насторожились, огляделись и, не сговариваясь, бросились на бодрый призыв в глубь сквера.

У шершавого тополя прямо на скамье восседал на самодельной каталке безногий инвалид. Был он в солдатской гимнастерке с медалями — плотный, с крупными чертами небритого лица, огромными ручищами. Туловище с загнутыми штанинами крепко-накрепко прикручено ремнями к доске на шарикоподшипниках. Возле инвалида — ящичек, в котором и таилось изобретение века. Вот инвалид достает сильными пальцами из своего ящика обыкновенную трубочку, дует в нее, и сразу с другого конца выскакивает, надувается красномордый чертик с вытянутыми рожками, и трубка, ко всеобщему восторгу, голосит: «Уйди-уйди-уйди!»

Я заметил, что золотистое лицо Алены стало серебреть, и понял ее. Пробился к скамье, чувствуя, как жарко дышат в затылок мои приятели, спросил, преодолевая стук сердца:

— Сколько, дядь, а?

— Рупь. — Продавец высморкался в несвежий цветастый платок.

Я достал из кармана мелочь, быстро пересчитал. Будь что будет! Кругляши чеканки пятидесятых и более поздних лет затеряются в общем потоке монет.

— Мне надо три штуки! — объявил я, переминаясь с ноги на ногу.

— Сколько наличными? — лениво поинтересовался продавец.

— Два с полтиной.

— Гони.

Я высыпал в твердую, как асфальт, ладонь мелочь. Дядька, не глядя, бросил ее в ящик, протянул три трубки. Потом он достал из ящика деревянные колодки, приподнял свою тележку на вытянутых руках и ловко плюхнулся со скамьи на песок.

Алена бросилась было к нему:

— Давайте я помогу.

— Отзынь! — отмахнулся инвалид.

Он поставил ящичек на свой самокат, как раз на место несуществующих ног, и, резко отталкиваясь колодками, укатил.

Я раздал друзьям сувениры. Они приняли их безучастно.

— А где его ноги? — спросила Алена таким пронзительным голосом, как будто я был виновником несчастья.

— Как где? На войне. Еще война ..

— Дзынь, дзынь! — грустно отозвалась Алена и посерьезнела так, что в один миг превратилась в настороженного, взъерошенного мальчишку.

— Почему же он на самокате, а не в автоколяске? — прошлепал губами бледный Ветер.

— Старик, сейчас нет еще КамАЗа, БелАЗа и прочих АЗов, — напомнил я. — Есть пушки да танки.

— Дзынь, дзынь, дзынь...

— И грузовики! — Кир указал на улицу.

— И грузовики, и телеги, и даже один мировецкий велосипед! — подхватил я. — Айда, покажу!

Мы побежали к моему дому — через сквер, вниз по мостовой, мимо молочной, мимо старых приземистых кирпичных мещанских домов. Дома крепко вросли в землю, цепко держались друг за друга, выстроившись двумя уступчатыми стенами. Дружелюбно и властно втягивало нас булыжное пространство. Мои друзья на бегу то и дело выпускали из трубок красные пузыри, и Грохольский отзывался на их «уйди-уйди-уйди» извечным каменным смешком: «Приди-приди»... Но это слышал один я.

Вот и ароматная крохотная булочная. Наш дом — тридцать три Я дал знак остановиться, первым нырнул в темную арку ворот, на цыпочках проскользнул мимо нашего окна, прорубленного в камне. Через открытую форточку мне послышался голос матери.

Двор открылся, как радостный мир. Голубой квадрат неба. Ребята гоняют в пыли мяч. Висит на веревках мокрое белье. Из открытых окон летят громкие голоса.

— Что это? — свистящим шепотком спросил за моей спиной Ветер и далее ткнул меня в бок.

Бабка Параша, как обычно, выставила на подоконнике черную «тарелку» радио, и она орала и веселилась на весь двор.

— Радиотарелка. Понятно? Телевизора еще нет, — пояснил я.

Мы прислушались, что пело радио.

— пел Леонид Утесов.

— Победа! Скоро победа! — крикнул я в самую вышину неба. — Через год!