Вячеслав Запольских - Секретная тайна

— Еслионами, — повторил я, все равно ничего не понимая.

— От слова «если», — пояснил пришелец. — А кабытрон называется кабытроном от слова «кабы». Если бы да кабы, то во рту росли б грибы. Потому что «еслитрон» — как-то не звучит. Ты не находишь, что не звучит?

Я промолчал. В голове у меня происходило примерно то же самое, что и при позорной попытке вообразить впуклый шар.

— Когда кабытрон направляет когерентный луч еслионов на объект, то с объектом может произойти все, что угодно. Любая, даже самая малая вероятность может реализоваться. При правильной эксплуатации прибора обыкновенный булыжник может превратиться в торгенфлюксию.

— Что за торгенфлюксия? — я слегка очнулся от малопонятных объяснений пришельца.

— Цветок такой, — пояснил мой трехногий гость. — Редкий и ценный. У нас в системе Альдебарана встречается. Но ты не перебивай.

Я покорно выпрямился на стуле и приготовился слушать дальше.

— Но если вместо четкого мысленного приказа кабытрон примет случайный образ твоего сознания, то камень превратится не в торгенфлюксию, а… ну, скажем, в полкило колбасы — если ты в этот момент будешь голоден и случайно подумаешь о колбасе. Или в дракона. Или в атомную бомбу, если тебя что-то рассердит.

— Но не в торгенфлюксию, — вставил я, чтобы показать свою понятливость.

— И в нее тоже может, — серьезно заметил инопланетянин. — Никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Вероятность — такая штука, с ней управиться нелегко.

— Это-то понятно, — я вздохнул.

— Я, пожалуй, еще раз позвоню. Не возражаешь? — инопланетянин придвинул к себе телефон. Судя по тому, как уныло обвисли его антенны, трубку на том конце вообще никто не взял.

— Что же делать-то? — тоскливо спросил он. — Мне же улетать давно пора. На Бетельгейзе… То есть, тьфу! — он сердито посмотрел на меня. — На Альдебаран.

— А вы оставьте кабытрон мне.

Я сначала сказал это, а уже потом пришел в тихий ужас и тайное ликование от легкой небрежности, с какой мне удалось сделать первый шаг к всемогуществу. Пусть и временному…

— Мне совсем нетрудно будет передать его по назначению. Если не сегодня, то завтра — обязательно.

— Ты это серьезно? — изумился инопланетянин, и изумление его было таким же неподдельным, как моя небрежность. — Слушай, друг! Век буду благодарен! А век у нас, альдебаранцев, длинный, шесть тысяч лет. Значит, выручишь?

— Само собой, — деловито заверил я.

Инопланетянин вытянул щупальца над столом. Воздух между ними сгустился, принимая беловатый оттенок. Сгусток принялся пульсировать, постепенно принимая очертания чего-то увесистого, похожего на ручной пулемет Дегтярева из краеведческого музея. И, наконец, на столе возник кабытрон — серебристый цилиндр с раструбом на конце, с прицелом, прикладом и маленьким сенсорным экранчиком управления. Отдельно материализовался эластичный серебристый обруч.

— Мыслеуловитель, — пояснил инопланетянин. — Надевается на головогрудь… Ну, у вас — на голову… Так. Теперь еще адрес, адрес…

Аналогичным образом возник кусочек ватмана, на котором была тушью начерчена какая-то схема.

— Тут все обозначено, и номер дома, и фамилия. Что еще? Валюта…

На стол упал раздутый бумажник с подмигивающей стереоскопической японкой.

— Вот и все. Передавай привет. А я полетел.

— Постойте! — завопил я, когда пришелец шагнул на карниз, отогнув штору. — А деньги-то зачем?

— Как «зачем?», — донеслось откуда-то уже с улицы. — Я ведь по телефону звонил. Ну, и так, на расходы.

Я отдернул штору, надеясь увидеть старт летающей тарелки. Но ни тарелки, ни инопланетянина нигде не обнаружил. Только на карнизе по-прежнему сидели два голубя и сердито ворковали.

Кусочек ватмана с адресом… Я всмотрелся повнимательней, и тут впервые за день испытал что-то похожее на страх. «Мексика, город Нуэво Ларедо»… В общем, я обязался «не сегодня-завтра» доставить инопланетный прибор на другой континент. Нуэво Ларедо, авенида Куаутемока, 766, сеньору Рамиресу Васкесу.

Из ванной донесся шум. Холодную-то воду «с хлорочкой» я перекрыть не забыл, а теперь и горячую пустили.

Родители вернулись в одиннадцать. Они застали меня обложившимся учебниками, контурными картами и наглядными пособиями. Я старательно готовил уроки.

— Папа, что такое «квантовый характер»? — крикнул я, не поднимая головы от орфографического словаря.

— Жуть непроглядная! — мама всплеснула руками. — Мы это и в десятом классе не проходили.

Папа попытался спеть, как Алла Пугачева:

— То ли еще будет!.. А квантовый характер, это… Это когда не равномерной струйкой, а комочками… В общем, я спать хочу. Расскажу завтра, если вымоешь пол.

— Я уже вымыл. И мусор вынес. И… Папа, а вероятность может иметь квантовый характер?

— Что-о? — грозно спросил сонный родитель. — Это кто тебя надоумил? Опять, что ли, в кружок утопистики ходил? Запорю!

— Двенадцатый час уже! — возмутилась мама. — Кто чаю хочет — за мной! На кухню!

И побежала первая, крича: «Соня, Соня, я приняла мышьяк!»

«Веселые у меня родители, — думал я, устраиваясь в постели после чаепития. — Мне с ними повезло. Только вот как им объяснить счет за телефонный разговор с Мексикой? Пришлют ведь…».

— Капитан, прямо по курсу — звездолет противника!

В голосе, который раздался из динамика в капитанской рубке, звучал страх. Я отдал команду:

— Боевая тревога!

По металлопластику коридора застучали магнитные подошвы. Команда занимала места по боевому расписанию. В панорамном иллюминаторе и без помощи телескопа был отчетливо виден корабль таукитян, ощетинившийся многодюймовыми стволами лазерных пушек. Он стремительно приближался. Должно быть, враги собирались взять нас на абордаж.

— Огонь не открывать! — передал я по внутренней связи. — Звездолет противника подпустить на самое близкое расстояние.

Таукитяне серебряной молнией пронеслись мимо нас, круто развернулись, рассыпав сноп ядерных искр из двигателей, и легли на параллельный курс, постепенно сближаясь с нами. Наш радист принял их послание: безоговорочная капитуляция и сдача в плен.

Моя рука легла на гашетку кабытрона. Вражеский звездолет вплыл в перекрестье прицела.

Корабль таукитян был не более чем в полукилометре от нас. Они уже торжествовали, предвкушая победу, когда хлынул поток квантов вероятности.

Крейсер врагов почернел. Куда-то исчезли с броневой обшивки локаторы и антенны. Бортовые надстройки провалились внутрь, в чрево корабля, засветившееся в лучах солнца противным розово-фиолетовым светом. Еще мгновение, и рядом с нами в космосе плыл уже не боевой корабль, а огромная, черно-лакированная галоша. В ней, как в шлюпке, сидели ошарашенные таукитяне. Вместо мощных лазерных пушек они теперь были вооружены дошколятскими рогатками.