Андрей Салов - Нафаня

Сперва я просто хотел прогнать зарвавшееся насекомое. Но на мое исполненное величия неспешное движение рукой оно не соизволило прореагировать, продолжая заниматься собственным туалетом.

Это уж слишком! Ради великого дела мщения я поборол лень и, вскочив на ноги, попытался схватить возмутителя спокойствия. Но сделать это оказалось не просто. Ловко уворачиваясь от рук, насекомое, не скрывая этого, явно намеревалось вновь совершить посадку на облюбованное место.

В непрестанной борьбе и движении мы достигли обрывистого берега. А спустя еще мгновение, увлекшись схваткой с наглецом, я потерял осторожность, — в результате бабочка оказалась в воздухе, а я в воде, куда плюхнулся, издав нечленораздельный вопль. И в тот самый миг, когда я попытался выбраться на берег, произошло невероятное!

Занимаясь спасением собственной персоны, я краем глаза успел заметить мелькнувшие неподалеку странные серые тени. Спустя мгновение я почувствовал, что помимо желания двигаюсь не к берегу, а в сторону и вглубь.

Едва глаза свыклись с полумраком вод, я предпринял попытку осмотреться и понять, что произошло. Дышалось под водой так же хорошо, как и на поверхности. Неужели это новый ход в сказочный мир!?

Я словно рыбешка запутался в сети, и не было возможности выбраться из нее. Мои ловцы, — парочка дюжих, зловещего вида карасей, куда-то тащили меня, беспомощную жертву.

Чем дальше мы удалялись от берега, тем многочисленнее и разнообразнее становилась свита. Спустя пару минут после пленения меня сопровождало несколько дюжин всевозможных рыб: от здоровенного тупицы-карася, до немощного хитреца-пескаря. И все они смотрели на меня со странным блеском в рыбьих глазах. Хотя никто из них не произнес ни слова, я догадывался, что они скажут, едва им представится такая возможность.

Среди сопровождающих рыб были и просто любопытные, примкнувшие к нашей процессии. Утолив любопытство, они либо убирались прочь, либо вливались в ряды эскорта. Были здесь и русалки, не менее падкие до зрелищ, нежели рыбы. Одна из них показалась знакомой. Я видел ее на Нафаниных именинах! А может, мне показалось, и это просто одна из многочисленного племени любопытствующих?

Расспросив о чем-то одного из золотистых конвоиров, русалка исчезла из виду.

По прошествии некоторого времени, окруженный огромной рыбьей стаей, я был доставлен на место, где, по всей видимости, и будут вершиться суд и расправа.

И рыбы заговорили. Я не ошибся в своем предположении. Живостью ума рыбье племя не отличалось, и поэтому единогласно порешило принести меня в жертву желудкам, попросту сожрать. Участь моя была решена. Я пал жертвой собственной страсти, и любовь к рыбным блюдам будет должным образом вознаграждена.

Но я не рыба, и все во мне протестовало против перспективы быть съеденным. Я предпринял отчаянную попытку освободиться, но путы, пришедшие на смену сетям, надежно держали руки и ноги, не давая ни малейшего шанса. Осознав бессмысленность и тщетность потуг, я смирился с безысходностью положения. Я ждал казни.

Развязка была близка. В полумраке вод блеснул большой и острый нож, что должен был положить конец моим страданиям. Но я не пал казненным под восторженный рыбий гомон. Спасло чудо.

Грядущее избавление явилось в облике голубоглазой и белокурой русалки, той, что показалась мне знакомой.

Шепнув что-то карасю, занесшему надо мной блестящий нож, она протянула ему какой-то предмет. Предметом, который с величайшей осторожностью перекочевал из рук русалки в плавники карася, оказался ананасовый сок. В жестяной банке с яркой, рисованной этикеткой, изображающей далекую Африку с сидящей на пальме обезьянкой.

Карась опустил нож и, поднеся банку к губам, торопливо открыл крышку. И тут произошло невероятное! Вместо желанного сока из нее выскочило нечто неописуемое, косматое и грязное, испускающее леденящие душу вопли.

Эффект был поразительным. Зрелище, представшее глазам многочисленных зрителей, могло устрашить кого-нибудь и посмелее трусоватого рыбьего племени. Мгновение спустя в округе не осталось никого, за исключением моего спасителя.

Им оказался Нафаня, неведомо как попавший в банку и вызвавший своим эффектным появлением из ее глубин такой переполох.

Враг бежал, но вскоре он оправится от пережитого и устремится в погоню, пришла моя очередь позаботиться о спасении.

Прижав к себе маленького, покрытого шерстью человечка, я, загребая свободной рукой, устремился к берегу. Возле самой его кромки услышал погоню. Но, несмотря на старания преследователей, схватить нас не удалось. Перед самым их носом, я обессиленный бешеным темпом заплыва, выкарабкался на берег, где, отпустив Нафаню, повалился на землю без сил.

Все, что оставалось преследователям, ударить хвостами по воде, окатив меня напоследок тучей разноцветных брызг.

Прохладный душ, обрушившийся на меня, заставил открыть глаза.

Вокруг расстилалась безмятежная водная гладь и гладь зеленая, на которой я лежал. Ничто не напоминало о происшедшем. Все было, как и прежде — то же спокойствие и умиротворяющая тишина весеннего дня, то же ласкающее кожу прикосновение ветра. Только плененный и помещенный в ведро карась, нарушал идиллию всеобщего довольства и спокойствия. Посылая навстречу каскад искрящихся на солнце брызг, он выражал недовольство и несогласие с незавидным положением пленника и уготованной ему в дальнейшем участи.

А может, ничего и не было, — подумал я, — лишь чудный сон, могущий присниться только в такой прекрасный день. Но, благодаря ему, я понял, насколько отвратителен плен.

И я отпустил карася, ударившего напоследок хвостом и скрывшегося в прохладной и спасительной глубине.

Собрав рыболовные снасти, я отправился в обратный путь к домику бабули. Я хорошо отдохнул и зверски прголодался, а там наверняка что-нибудь вкусненькое.

Уходя, я заметил жестяную банку, в которой тоже томились пленники, — земляные черви. Я пнул банку ногой, даруя им свободу.

Жестянка перевернулась, и я разглядел этикетку. Ананасовый сок! Что-то кольнуло сердце, на мгновение показалось, что вместо обезьянки с рисунка на меня глядит улыбающаяся Нафанина рожица. Но это длилось только миг, один короткий миг, а затем наваждение исчезло, и был только день, прекрасный солнечный день.

Гадание в рождественскую ночь

С некоторых пор, по вполне понятным причинам, я увлекся оккультными науками. Я запоем поглощал все, что было связано с интересующим меня предметом. Книги по спиритизму, медитации, всевозможные брошюры о потустороннем мире, «Тибетская книга мертвых», магия и чертовщина, все то, что было чуждо реальному миру, влекло меня. Я интересовался лешими и домовыми, нечистью и нежитью всех мастей. Я увлекся всерьез, и мне было наплевать, что думают об этом увлечении другие.