Лев Лобарев - Дорога, которая не кончается…

Потом, внимательно ощупав цепочку, он достанет откуда-то короткий стилет. Опустившись на колено, легко подведет лезвие под браслет и быстрым движением рассечет тебе кожу. Когда кровь попадет на металл, он почти без усилия переломит браслет и, таким же образом освободив вторую руку, отшвырнет наручники прочь. Выуженной из кармана тряпицей замотает тебе запястья.

А потом отступит на шаг и повторит вызов, и ты опять споткнешься о ненависть, вспыхнувшую в его глазах.

Крысы с визгом метнутся к правой обочине, в панике кусая друг друга, а сверху с низким гулом начнут пикировать самолеты. Откроют стрельбу — по крысам, по дороге, по каким-то домикам в стороне. Там, где раньше стояло «зеркало», они будут разворачиваться, видимо, израсходовав боезапас, и с торжественным гулом исчезать в небе. Когда они скроются, повиснет жуткая тишина, только будет слышен треск горящего дома и затихающий крысиный визг. И вот тут тебе придет в голову, что «зеркало» — это, возможно, не что иное, как ограда, защитный купол, замкнувший собой воюющие миры — чтобы зараза не расползалась по Дороге…

…А в следующий миг светловолосый нанесет удар. Он будет отлично фехтовать, а у тебя вдруг разом исчезнут силы и резко заболят руки. И очень скоро ты, запнувшись, упадешь, зажимая рукой страшную рану на животе.

Мгновение его клинок будет покачиваться у твоих глаз, и ты удивишься, что время течет так медленно, когда боль…

Потом тебе вдруг покажется, что ты лежишь у костра, а Урри лапой осторожно трогает твои волосы. Потом небо вдруг станет белого цвета, а потом исчезнет вовсе. И ты еще успеешь прошептать: «Элен…» прежде, чем окончательно провалиться во тьму.

Ты будешь лежать на холодной земле, в стороне от костра, а Элен будет заниматься твоей раной. Говорить она будет мало и тихо — видимо, стараясь, чтобы ее не узнали; она даже не снимет капюшона. Светловолосый, с недоверием поглядывая на нее, будет сидеть у костра, мрачно штопая твою разодранную одежду нитками, извлеченными из собственного плаща. Элен густо смажет рану какой-то вонючей лечебной дрянью а потом просто стянет края руками, оставив только широкий белый шрам.

Когда тебе станет чуть легче, парень уйдет, оставив для тебя вино и хлеб. А на следующее утро ты, наконец, придешь в себя. И увидишь улыбку Элен.

— Привет.

— Элен… Здравствуй.

— Поешь? Только немного. Хорошо?

— Конечно, — покладисто скажешь ты… И тут же почувствуешь зверский голод.

Элен будет с интересом наблюдать, как ты героически пытаешься удержаться и не наброситься на еду.

— Когда тебе выпускают кишки, — с издевательским сочувствием скажет она, — тебе их выпускают, как правило, вместе с содержимым.

— Да уж… Аксиома, — усмехнешься ты.

Некоторое время Элен будет молча наблюдать за тобой. Потом заметит вопросительно:

— У тебя еще и руки сожжены…

— Да… — затягивать паузу не будет ни малейшего желания. — Я тут, похоже, натворил…

Она на мгновение закроет глаза и боль в твоих руках разом погаснет, оставив только легкое жжение.

— Теперь лучше?

Ты помолчишь.

— Элен… Ты не знаешь, как закрыть мир?

— Так это был ты — там, где исчезла граница?..

— Я. Неважно. Теперь… Где сейчас Дэнни?

— В одном мирке, в городе, похожем на тот, о котором ты рассказывал мне. Могу показать дорогу… Он грузчик в порту. Его не любят — он эльда, а там таких нет. И еще… Его ищут.

— Знаю. Меня уже нашли.

Элен посмотрит на твои все еще перевязанные запястья. Ты перехватишь взгляд.

— Наручники. Элен, мне нужен Дэнни. Приведи его на Дорогу, пожалуйста. Можешь?

Когда она заговорит, голос ее будет чужим и холодным.

— Наверно. Не знаю, Шер… Можно я скажу гадость? Вы с Дэнни не нужны сейчас на Дороге. Здесь сейчас нужен Странник. Нужно возвращать границу. Нужно закрывать миры.

— Оставь это мне, — тяжело скажешь ты. Покажется, что воздух вдруг исчез и мир вокруг стремительно мутнеет… Нет, это потом! Все потом. Сейчас — другое. — Хорошо, — проговоришь ты, поднимаясь. — Давай завтра вечером… В нашем лесу, где зеленое солнце. Ладно? А сейчас — мне надо идти.

По взгляду Элен будет ясно, что она поняла несказанное тобой.

Ты шагнешь в темноту, и скоро костер позади исчезнет.

…Ты найдешь Шерифа. Сам.

Сдашь ему шпагу.

Под честное слово он согласится отпустить тебя на сутки.

Ты встретишься с Дэнной и Элен, расскажешь им то немногое, что успел увидеть и понять. Дэнна в ответ объяснит тебе, где искать Альда-Странника.

Потом ты вернешься к Эрре.

Процедуры суда ты не запомнишь. Тебе действительно позволят выбрать мир самому, и ты выберешь тот мир и тот город, куда ушел Странник.

Уже очутившись там, ты обнаружишь, что твоя память осталась при тебе. То ли произошла осечка в системе, то ли в последний миг мера пресечения была изменена. Тогда, вместо того, чтобы ждать, пока Странник отыщет тебя, ты найдешь его сам. Расскажешь ему все, и он уйдет. Уйдет на Дорогу, туда, где он нужен.

Он оставит тебе Танк — тяжелый шарик-брелок, и теперь все твои силы будут уходить на то, чтобы не выпустить его.

А время будет равнодушно идти мимо, и тебе только останется верить, что Странник успел, и там, на Дороге, снова все хорошо…

Каждое утро, просыпаясь, человек видел за окном один и тот же пейзаж.

Бело-желтый дом с шиферными балконами, дальше за ним — ряды «хрущоб», фантастически напоминающих о прошлом, которому уже никогда не вернуться. Стоит ранняя весна, повсюду лежит тяжелый и ноздреватый грязный снег… Впрочем, кажется, нет нужды продолжать: и так каждое утро…

Но все дело в том, что теперь этот человек помнил. Вопреки всему, его память осталась с ним и ежеминутно жгла и грызла его горечью и тоской. И это было во много раз хуже беспамятства.

Иногда на улице шел снег, иногда — дождь, иногда вовсю парило солнце. Но для него ничего не менялось. Глядя на постылые одинаковые дома, он все равно видел другое.

Он видел свой мир.

Теперь он совершенно точно знал, что раньше жил в ином мире, в мире, которому он принадлежал и который принадлежал ему. И даже больше: он знал, что этот мир открыт для него сейчас, что стоит ему захотеть, и он в любой момент сможет вернуться, и, логически мысля, у него нет причин задерживаться…

Но в этот миг его взгляд всегда натыкался на брелок — тяжело поблескивающий темно-свинцовый шарик, — и он сжимался, будто от удара, и подолгу сидел сгорбленно-неподвижно, глядя в одну точку.

И так продолжалось день за днем.

Нет, он не сошел с ума и не выбросился из окна, он даже не постарался забыть.

Человек ждал.

Знака, слова, сигнала, письма.

И однажды у него побывал вестовой от Шерифа. Принес известие о том, что он может возвращаться — приговор отменен. Он сначала даже не поверил, а когда поверил, то сразу понял, что вернувшись, уже не сможет удерживать Танк. Может, этого-то и добивался Шериф… И — один Бог знает, чего это ему стоило — он ответил отказом.