Лев Лобарев - Дорога, которая не кончается…

…Он словно ударился, падая, о теплую деревянную перегородку. Никакого падения, разумеется, не было, просто рядом с ним сидело Существо и стряхивало что-то с рук. Он взглянул пристальней и понял, что ее руки залиты голубоватой кровью.

Существо спокойно взглянуло на него. Тонкая полупрозрачная струйка пробежала незамеченной по пальцам. Оно недовольно тряхнуло рукой, сверкнувшие голубой ртутью капли упали в мох, и Страннику даже показалось, что одна капля — холодная, как сок ландыша — коснулась его руки.

Откуда на тонких запястьях белая паутинная сеть укусов? Четкие следы маленьких острых зубов испестрили кожу, как ручка — лист бумаги.

«Крысы, — его передернуло, — крысы».

Мелькнула и завертелась в мозгу мысль: схватить на руки и унести прочь, чтобы ни разу больше глаза Существа не встретились с глазами Города Крыс, а губы уже сами разжались в выдохе:

— Ты… Кто?!.. Они!..

Какой ясный, уравновешенный, словно маятник часов, взгляд. Существо мягко, но настойчиво отвело руку в сторону от его ладоней.

— Осторожно, ты испачкаешь одежду.

Странник внутренне содрогнулся от этого чуть усталого голоса.

— Ты знаешь, глупо получилось, — вид у Существа был слегка виноватый. — Зато теперь ты отсюда сможешь уйти.

— Что у тебя с руками? — глухо спросил он.

— Ну… — она с размаху ткнулась в его остекленевший взгляд.

— Рассказывай, — у него еще хватило сил ограничиться этим единственным словом и не впасть в приступ ужаса, смешанного с яростью.

Существо робко подняло на него глаза, как сделал бы нашкодивший котенок:

— Они тебя искали.

— Крысы? — Странник понял. — И взялись за тебя?

— Да подожди! — беспомощно выкрикнула она, — Ты не знаешь! Послушай…

Странник замер, а Существо торопливо заговорило, чуть комкая слова:

— …Я испугалась, сильно испугалась. Свет этот резкий в глаза, в руках боль. Они все время что-то спрашивают. Понятия не имею, зачем ты им понадобился. А потом мне показалось, что я падаю в небо, бесконечное, беззвездное. И вспомнила свое имя, представляешь?!..

Время больше не шло. Ни в какую сторону.

— …Я, наверное, не человек, потому что помню, как меня создали, всего один миг. А потом меня вышвырнуло в Мир. Это был первый мир, который я увидела. Я была ребенком, маленьким и совершенно беспомощным. Там я оказалась у очень хороших людей. Они спасли меня от верной смерти, оставили жить вместе с ними. Но раньше, чем я повзрослела, та же сила, что создала меня, а, может, и другая, но равная ей, швырнула меня через время. Я снова очутилась в том же мире, много столетий спустя, снова ребенком, не знающим даже своего имени. И однажды те же люди увидели меня и узнали в новом облике. Это были сильные и мудрые люди — они смогли стать сильнее времени и обстоятельств, разделивших нас. Меня ведь теперь воспитывали как их врага, я честно ненавидела их в своей новой жизни. Но даже с их помощью мне не удалось избежать повторения старой судьбы. Силы, которые играли мной, вышвырнули меня оттуда, возможно, навсегда…

Круг замыкался раз за разом. Я видела тысячи, нет, миллионы миров, но ни в одном не смогла дожить больше чем до двадцатилетия. Всегда смерть — как струна, которую ты можешь сам заставить зазвучать, но не можешь сделать ее беззвучной, или заглушить ушедший звук. Я так и не узнала, что значит жить, но одновременно могла разложить и разобрать любой мир как детскую головоломку, предсказать его во всех мелочах…

Она называла ему миры, которые он знал, не знал, или те, о которых только слышал.

— …Я помню это, Странник, потому что иногда в момент страшного напряжения, опасности, обрывки знаний возвращаются ко мне. И еще: незадолго до конца моей жизни в каждом из этих миров у меня появлялись сначала огромные силы и возможности, а потом — память. Только гибели все равно не удавалось избежать. Я стала драться, чтобы получить, наконец, хотя бы смерть — но уже не как снотворное, а навсегда. Я научилась переносить свою память сквозь жизни, не теряя ее. Я рвалась из этого круга, как могла, как умела, черпая знания во всех мирах где бывала…

В какой-то момент, когда Странник надеялся взглянуть в ее глаза и понять, что он видит кошмарный сон, слушает страшную сказку о человеке, не узнавшем жизни, она посмотрела на него в упор:

— Мое имя — Гэль, Странник. Если бы не ты, я бы его не вспомнила.

«Зачем? За что ты говоришь мне все это? — билось у него в висках и пульсе, — я не могу поверить в этот кошмар, но я сам увидел вселенные, прожитые тобой, я узнал их во взгляде, узнал. Кровь твоя стала голубой, потому что ее коснулось время, так очевидно… А я… я не видел ничего, Гэль. И не понял. Как сдержать теперь страх и мысль о том, что опоздал понять? Гэль?! Я уже назвал тебя в мыслях этим именем?!»

А ее лицо стало вдруг спокойным снова.

— А потом я устала, Странник. Я поверила, что борьба бесполезна. Мне захотелось забыть, и я забыла.

— Но ты же помнишь, — шепнул он.

— Это ненадолго, по счастью.

Кажется, сказано было все. Но после долгого молчания Гэль смущенно попросила:

— Если вдруг ты еще раз встретишь меня, все равно где, расскажи мне обо мне. Или просто назови по имени. Я вспомню. Мне не хотелось бы не узнать тебя. Как я раньше билась за то, чтобы помнить, — она улыбнется легко, качнет головой — это если вдруг… Мы ведь можем и не встретиться больше.

У Странника родилось болезненное ощущение, что ему вернули глаза, и он видит все другим — неожиданно резким.

Он сидел, чуть ссутулясь, плечи не желали гнуться и вообще, казалось, одеревенели.

Гэль изо всех сил пыталась не чувствовать его мысли, но, видно, не слишком успешно. Измученные глаза Странника неожиданно резанули ее таким отчаянием, что она, не рассуждая, устремилась к найденному выходу:

— Ты уходи, Странник. Сегодня. Мне осталось совсем мало, может быть — неделю, а я не хочу, чтобы ты видел, если это крысы. Я, конечно, не успею восстановить ничего из старых умений, но на один прорыв меня хватит вполне.

С губ Странника сорвался звук, который и стоном-то назвать было невозможно. И мысленно он крикнул: «Нет!», испугавшись сам себя.

В воздухе лопнула струна, стало нечем дышать, и он вдруг понял, что рвется, рвется изо всех сил от самого себя, от своих мыслей, от виноватого взгляда Гэль.

Воздух разорвался, как сухой лист бумаги, и его края затлели обжигающими белыми углями. Бежал он, или сделал только один шаг — Странник не помнил.

За доли секунды рывка он понял, что страха больше нет, но только когда он осознал, что все позади, что он уже пересек границы мира и теперь в безопасности, только тогда он смог заставить себя обернуться. Видеть он еще мог.

На пригорке, заросшем зеленоватым мхом, как сквозь дымку он различил маленькую серую фигурку крысы, смотрящей на него не отрываясь — так смотрят люди, провожающие друга в дальнюю дорогу. Глаза крысы были синими, как небо.