Лев Лобарев - Дорога, которая не кончается…

Когда поет менестрель — все меняется, но кто рискнет узнать в великом герое — себя, а в далекой и прекрасной земле — свой собственный город?

Когда поет менестрель — кто скажет, где быль, а где сказка в его неторопливой балладе?

Когда поет менестрель — кто посмеет обвинить его во лжи?

Слушайте! Я расскажу вам о том, о чем знает лишь море — и белые чайки пронзительно кричат над скалами, и тяжко вздыхает волна, бьющая в каменный берег дальней земли.

Я расскажу вам о том, о чем рассказал бы обломок мачты, выброшенный на песок, если б только мог он говорить.

Я расскажу о том, о чем забыли сами Боги, память которых хранит сотворение и гибель многих и многих миров.

Я расскажу вам старую сказку — сказку о Потерянном Острове Тол-Меирне.

Случилось так, что на Тол-Меирне нашли себе приют многие народы, и в то время, как на материке шли войны, здесь, на острове, мирно уживались ирчи и эльдалиэ, гномы и драконы, люди и хинни… Они вместе разводили скот и охотились на диких свиней, вместе собирали сочные травы и вместе строили корабли…

Они никогда не торговали ни с материком, ни с другими островами, зато их корабли могли достичь земель, которых не было ни на одной из карт этого мира. И они привозили оттуда удивительные вещи, отдавая взамен то, что было у них в изобилии — самоцветные камни, или цветочный мед, или латы из драконьей чешуи, или волшебные плащи-невидимки, сотканные мастерами острова…

И вот однажды три корабля — маленькая торговая флотилия — вышли из западной гавани, а над ними кружила четверка драконов, сопровождая в пути. И эльда-мореход, что вел флагман, долго стоял на корме и смотрел назад, на восток, где небо над горизонтом наливалось тяжелым красноватым золотом.

Недобрые предчувствия мучили капитана, и он сказал себе, что нужно будет вернуться поскорее, потому что — кому ведомо, что принесет следующая ночь?..

Но неожиданный шторм застал их между мирами на пути домой, и лишь через четырнадцать дней два из трех кораблей показались на горизонте, и два дракона кружили в небе. И стоявший на палубе эльда-капитан покачал тревожно головой, увидев, что не горит маяк на западной оконечности острова.

Маяк горел всегда, с того дня, как была построена сама гавань. В шторм или в туман он горел белым ярким светом, и мореходы многих миров видели, куда вести корабли; в праздники — ярко-зеленым, и тогда любой мог разделить с хозяевами радость и веселье; в другое время — чистым золотом, и каждый знал, что на острове Тол-Меирне по-прежнему мир и покой.

Лишь алым почти никогда не горел маяк, ибо алый свет означал, что на Тол-Меирне беда. Это значило, что острову нужна помощь, но пришедший с нею может больше не вернуться назад. На долгом веку эльда так было лишь единожды, когда полтысячелетия назад на острове свирепствовала опустошительная чума.

Корабли вошли в гавань, но никто не встретил их на каменном берегу, и глубокая тишина стояла над водой.

Никого не было на острове — ни человека, ни эльда, ни хини, ни дракона. И тогда капитан приказал править на материк.

Но и там их ждала лишь тишина. Они искали по всему Эннорэ от Эриадора до Рун, пока во Дворце Владык в Эрин-Витрин один из них не нашел книгу, последние записи из которой прояснили им все.

Мир умирал.

И тогда, вернувшись домой, они зажгли на башне алый огонь.

Алый — потому что, если войти в умирающий мир еще можно, то выход из него закрыт навсегда.

…И вы знаете, говорят, были те, кто шел на алый свет маяка на помощь обреченным. И до сих пор еще ходят по мирам легенды о Потерянном острове Тол-Меирне и его золотых драконах.

В приморском городе оглушительно стрекочут цикады. Ночь. Пустые, пышные блеском радужно-маслянистых фонарей витрины. Приглушенный ночной прохладой плотный цветочный аромат.

На чуть искрящемся под лунным светом асфальте лежит прямоугольный отпечаток сине-розового окна бара. Угловое здание, и у стеклянных дверей два мотоцикла, прямо-таки с иголочки, явно принадлежащие не то столичным головорезам, не то столичным же стражам порядка.

Из глубины улицы, по ее середине, не обращая внимания на желтоватую пыль, клубящуюся под шагами, движется человек. Похоже, он идет не бесцельно, хотя вроде и не спешит. Человек одет обыкновенно для путешественника или бродяги. Видавшие виды джинсы, такие же кроссовки, куртка-ветровка со свободным, скрывающим лицо капюшоном. Сейчас капюшон наброшен и лица не видно. В руках ничего нет. Видимых признаков оружия не наблюдается.

Вообще выглядит эта фигура неестественно маленькой и хрупкой для этого часа и этих мест. Создается впечатление, что по улице идет сбежавший из дома от тоски или по делу подросток.

Около призывно открытых ворот бара человек, не замедлив шага, сворачивает к двери.

За длинной темно-пунцовой стойкой сидят трое. Двое — видимо, рангом помладше — с одинаково правильными, незапоминающимися фигурами телохранителей и некто третий, прямо скажем, более интересный объект. Лицо его, казалось бы, чуть прикрытое капюшоном, ненавязчиво и постоянно остается в тени. Темный плащ побывал под ливнем, а на огромные неуклюжие сапоги комьями налипла рыжая в розовом полумраке бара грязь.

Возможно, пришелец и не ждал увидеть здесь кого-нибудь, но неожиданное соседство его абсолютно не заинтересовало. Один из телохранителей вздрогнул, когда он вошел, но, словно заметив ошибку, демонстративно расслабился на краешке табурета. Второй не отреагировал. Старший нахмурил брови под завесой капюшона. Пришелец остановился на секунду в дверях, но тут же двинулся дальше и, пройдя к автоматам в углу, не спеша соорудил себе какой-то напиток. Сел на другом конце стойки и стал равнодушно потягивать коктейль.

Старший очень прямо встал и медленно подошел к новоприбывшему.

— Каким ветром тебя занесло сюда, — он чуть помолчал, как человек, который собирается угадывать. — …Гэль?

Вместо ответа пришелец откинул на спину обгорелый по краю синий капюшон.

Старший вгляделся в лицо. Ничего особенного. Собственно, что-то подобное он и ожидал увидеть.

— Каким ветром ты здесь? — повторил он, не меняя тона.

— Северным, — голос девчонки прозвучал глухо и низко, она зачем-то поправила светлую прядь волос.

— Я кое-что знаю о тебе, — задумчиво, ни к кому не обращаясь, сказал Старший. — И, могу признаться, похожего не встречал.

— Я тоже кое-что знаю о тебе, — Гэль говорила усталым, бесстрастным тоном человека, констатирующего факт. — Но это не причина для столь пристального внимания. Почему бы тебе не оставить меня в покое?.. — она не договорила имени и искривила губы в легкой усмешке.