Марина Воскресенская - Последний из эльфов

Том поднял на Морлана красное лицо, Морлан вздохнул.

— Ты веришь в Великий Разум, о котором говорилось в Книге Знаний?

Том потянулся к цепочке на шее и вытащил маленький золотой крестик, висевший рядом с медальоном Ориона. Том поднял глаза и сказал:

— Да. У нас… В моем Мире есть немного похожая книга.

— Тогда ты понимаешь, что все едино. Вера, воображение и добро воплощаются в Великом Разуме, в Едином. Жаль, но в нашем Мире слишком много людей другого мнения, а представь, как трудно с другими существами. Ты и не представляешь, с каким трудом даже людям дается вера! Эх… Главное — верить, что у тебя все получится. Если ты готов, то самое время идти. Верь и победишь, вообрази и воплотится, делай добро, и получишь добро взамен.

Том резко встал.

— Я готов!

— Тогда вперед! — сказал Морлан, поднялся на ступени перед проемом, зияющего пустотой посередине, вытащил камень, потянулся к верхней перекладине, вставил в щель камень гематит, и тут же черная, словно грязь, пленка покрыла расстояние между верхней перекладиной и ступенями, а камень разгорелся красным светом, и внутри него запульсировало что-то темное. Пленка стала пузыриться, словно кипяток. Том долго смотрел на булькающую черноту, и вспомнил Светлый Портал с его белой, как молоко, пленкой, которая наполняла все тело теплом и одновременно свежестью, а тут, стало быть, наоборот.

— Том! — крикнул ему Морлан, отойдя на приличное расстояние от Портала, стоя за спиной Тома.

— Знаешь, о чем договаривались те волшебницы на Ежегодном Ковене Ведьм?

Том отрицательно покачал головой.

— Пускать ли тебя в этот долгий путь. Я был там, — сказал он, заметив удивление на лице Тома.

Том кивнул и моргнул.

— Ну, что же, — тихо сказал он. — Вперед. Только не прощайтесь со мной, слишком нежно… А то я… Расплачусь.

— Хорошо, Том. До свидания, Том! Удачи! — крикнул Монивайс.

— До скорой встречи, малыш, — сказал Морлан.

Том еле сдержал слезы, и, задержав дыхание, быстро нырнул в черную жижу, а она тут же поглотила его, поплыла ледяным холодом по всему телу, взбираясь по ногам по каждой вене, по каждой артерии, заполняя все тело от кровинки к кровинке, от частички к частичке, от молекулы к молекуле, накрывая с головой. Холод впился ледяным ножом в сердце, обволакивая его осклизлой пленкой. На миг Тому показалось, что его дыхание прекратилось, ноздри, глотку и все легкие наполнила черная жижа, словно бы его унесло на дно самого глубокого болота. Когда его состояние было уже близко к смерти (как ему показалось), его рвануло куда-то, и он ударился щекой о шершавую землю, и в голове помутилось от нехватки кислорода, но он тут же начал с жадностью и бульканьем поглощать затхлый воздух Пещеры. Он чувствовал себя так, будто не дышал с первого дня своей жизни, а вот теперь ему представилась такая редкостная возможность вдоволь надышаться воздухом. И он ни в коем случае не должен упустить этого шанса, даже если на этом его жизнь окончится. Понемногу он стал приходить в себя, пошевелился, с трудом подпер непослушными руками громоздкое туловище и приподнял его над землей, потом сел. Кругом была пустота и чернота. "Алеа якта эст", — сказала бы Левис, что означает: "Жребий брошен". Тома сильно затошнило: похоже, недостаток кислорода сделал свое дело. Том глубоко вдохнул и выдохнул еще пару раз и встал, качаясь. Кругом чернела темнота, и только маленький яркий квадратик гематита горел кроваво-красным, но вскоре и он потух. Значит, Морлан вынул камень. Том заковылял к стене, прикидывая, где может находиться дверь. Слава Богу! От движения каменная дверь отодвинулась в сторону и выпустила Тома прямо под вьюгу и метель. Том был тут же оглушен воем ветра и шуршанием снега под ногами. Свежий морозный ветер ударил в ноздри, и голова закружилась, а Том жадно начал глотать воздух открытым ртом. Бледный, как полотно, он опустился на колени, и зачерпнул разгоряченными ладонями сыпучий снег, воткнул лицо в ладони резким движением, и, посидев так немного, вытер его остатками снега. Затем он напихал за щеку немного холодной массы и, проверив, цел ли меч, и вытащив из-за спины посох, поковылял по заснеженному склону вниз к расщелине и мосту. Вскоре ему страшно захотелось есть, и он уселся прямо на снег. Вытащив гигантский каравай из сумки, Том вгрызся в него и, чмокая и пережевывая, стал разглядывать темнеющее небо и заснеженную даль. Неожиданно для самого себя Том вскочил, не доев хлеб: ему почудилось, что из-за снежной пелены вышла фигура, еще не четкая, но различимая. Сунув хлеб в обратно в сумку на плече, он побежал по направлению к фигуре, стал размахивать руками и орать. Только чуть позже он осознал всю глупость своих действий. Фигура все приближалась и приближалась. Наконец Том увидел перед собой нечто странное: старуху очень высокого роста, костлявую, с бледной синеватой кожей, обтягивающей кости, длинные жилистые руки с острыми локтями и тонкие ноги с острыми коленями, два светло-серых глаза, острый загнутый нос доставал до подбородка, а синие зубы то и дело обнажались, нижняя губа колыхалась, а седые волосы, завернутые в косынку, напоминали иней. Гигантские ступни были одеты в легкие туфли, а заплатанный черный передник вздувался пузырями на коленях. Серое платье было покрыто сверху пледом в синюю и белую клетку, который развевался на ветру. На плечах у нее сидел две крупные цапли. Том аж попятился, но, вспомнив приличия, поздоровался с "бабушкой".

— Кто вы? — осведомился он, все еще не в состоянии придти в себя от столь странной встречи.

— Я? Кэйлик Бхир, мой мальчик.

Том сглотнул и мигнул.

— Я даже не буду спрашивать, кто ты, — проскрипела старуха.

Том кивнул.

— Хотите? — спросил он наконец, вытаскивая из сумки хлеб.

— Нет, что ты! Я ем только мороженое! — отмахнулась старуха.

— Мне вам чем-нибудь помочь? — осторожно спросил Том, убирая хлеб.

— Да. Вот именно. За этим я и пришла. Звезды говорили, что ты придешь, а ветер шепнул, что ты уже здесь, а снег наметил твои следы, а облачка указали путь.

— Что же случилось? — спросил Том, пританцовывая на месте: холод уже начал доставать его.

— Он отнял у меня посох! — заголосила вдруг старуха, и ее бледные серые глаза наполнились кровью.

— Кто? — опешил Том.

— Нарионус! — выдохнула Кэйлик Бхир.

— Но что я могу сделать? — удивился Том.

— Просто отними мой посох у него! — рявкнула старуха.

— Хорошо. Я попробую. Пойдемте. Наверное, холодно стоять тут, на ветре, — заметил Том.

— О! Я никогда не мерзну! — ответила Кэйлик Бхир, неожиданно успокоившись.

Том пошел рядом с ней, а цапли недовольно переглядывались и курлыкали, указывая острыми носам на незваного гостя.

— А знаешь, в начале сотворения Перекрестья я была такая как ты, — сказала задумчиво Кэйлик.