Вадим Чирков - Кукурузные человечки

— Я таких сказок, какие ты рассказываешь, ещё не слыхивал, — упрямился царевич. — Про змеев у нас, у людей, все известно. Все истории наперечёт.

— Ну-ка, ну-ка раскажи хоть одну. Я последних не знаю.

— В общем, так, — начал Алексей, — украл-унес один Змей царёву дочь…

— Женщину? — изумился Змей. — Да на что она ему?!

— Как на что? А Забава Путятична? А Марья Дивовна? А Марфа Дмитревна?

— Ну, придумали! — завопил Змей. — Они же все некрасивые! Одноголовые! Бесхвостые! Голокожие — чешуи на них блестящей нашей нет!.. Знаешь ли, — откровенничал Змей, — как хороши змеихи? Сколько у них шей — гладких, изгибчивых! Как трутся они о наши, как сплетаются! А сколько голов! И все пять с нашими целуются! А если запоют — хор! Разве твоя одноголовая Забава Путятична со змеихой сравнится? Вот уж напраслину возвели на змеев! Никогда мы ваших невест не крали!

— Ну, не знаю, — ответил царевич. — Наши говорят: украл. Дальше рассказывать?

— Рассказывай, — тяжко вздохнул Змей.

— Вот и едет, значит, добрый молодец Змея-злодея искать. И у Калинового моста встречает сперва Трехглавого. Он меч достаёт и давай со Змеем рубиться.

— Как — рубиться? — ужаснулся Змей. — С безоружным? Даже и не поговорил ни о чем? Ни на одном языке слова не сказал? Змей-то ведь все понимает.

— А о чём ему со Змеем тары-бары разводить? Он ему три башки смахнул и едет дальше…

Змей как закачал всеми своими головами, да так и не мог остановиться.

— А у следующего моста, — рассказывал царевич, — повстречался ему, как ты — Пятиглавый…

— И с ним тоже не пытался поговорить? — ахнул Змей. — С Пятиглавым?!

Витязь чуть смутился. Даже коню это передалось — тот опустил голову и начал переступать ногами.

— Нет… Змей ведь перед ним был. Да и царёва дочь в самом деле куда-то пропала. Он меч вынул…

— И?..

— Все пять оттяпал.

Змей поёжился, чешуя его засверкала. Даже сделало чудище было шаг-другой назад, в пещеру, словно желая спрятаться от этого разговора. Через силу заговорило:

— Твоему молодцу мясником быть, а вы его, наверно, героем считаете. Знаешь ли, что он с плеч того бедолаги, как ты говоришь, смахивал?

— Головы змеиные, что же ещё?

— Голова-то всегда голова, недотумкалка ты этакий! — Змей рассердился, зашевелился, дёрнул хвостом. — У пятиглавого они не для счёта привешены, а для жизненной необходимости! Ведомо ль тебе, что мы, — говорящая голова показала на все остальные, — каждая в каком-то деле знатель?

— Да ты что, Змей? — опять не поверил царевич.

— А как же, недомыслюшка! — Сейчас говорила средняя голова. — Вот крайняя справа у нас — географ. Про что на земле ни спроси — где какие горы, моря-океаны, степи, пустыни, низменности, озёра, реки — всё знает. Ориноко, Замбези, Килиманджаро, Хуанхе, Попокатопетль — слыхивал ли ты ты про них?

Охотник на эти слова только глаза выкатил.

— А вот эта, рядом со мной, — соседняя голова чуть поклонилась царевичу, — математик. Светило! Цифр навали перед ним целую гору, не успеешь до семи досчитать, как он со всеми разберётся. Логарифмы, дифференциалы, интегралы (ты таких слов и не слыхивал, должно быть) — это для него, как для тебя семечки.

А по левую мою, так сказать, руку — дока по живой природе: звери, люди, птицы, рыбы, всякие там земноводные, пресмыкающиеся и так далее. Бациллы, микробы, вирусы…

— Что-что? — не понял царевич. — Что еще за микробы-вирусы?

— Это, недотяпушка, не видные глазу организмы. От которых ты чихаешь, сморкаешься и вообще болеешь.

— Я от простуды болею, — буркнул царевич, — а не от невидимок твоих. И чего ты всё время обзываешься! То я у тебя недодумушка, то недотяпушка.

— Ладно, не буду, одноголовенький… Крайняя слева голова — она специалист по деревьям-травам. Рододендрон, баобаб, эвкалипт, криптомерия — слыхал про такие?

— Таких на свете нет, — уверенно ответил молодец, — раз я, царский сын, о них не знаю. Да и слова какие-то, наверно, змеиные — для раздвоенного языка. Человек никогда их не выговорит. А ты, пятая, для чего?

— А как ты думаешь? Ну-ка поломай головушку свою махонькую, кудрявенькую… — А рыцарь к этому времени уже и шапку снял — так ему жарко стало от разговора. — Одинешенькую, сиротку, — продолжал насмехаться Змей, — пошевели мозгами…

— Должно быть, для военной науки?

— Ха-ха! Хо-хо! Хы-хы! — загрохотали все пять голов. — Для военной науки! Да на что она нам! Война-то ведь глупость! Только одноголовые на неё способны! И трёх голов хватит понять, что без войны можно обойтись! Как это можно — при пяти умах хотеть воевать?!

Я, витязь, у нас — поэт, а в стихах у каждой разумной головы такая же нужда, как у всякого живого существа в глотке воды, да не простой, а родниковой.

— Ишь, как запел, когда о себе, — проворчал царевич. — А ты хоть одно стихотворение своё можешь мне прочесть?

— А как же! — гордо ответила голова-стихотворец. — Вот, слушай:

— Ну, как? — спросила тут же голова. — Нравятся? Я и ещё…

Но не успела она вымолвить хоть ещё одно слово, как чуть не два десятка копий и стрел обрушились на Змея. Они пронзили головы и шеи, впились в грудь и бока.

Змей взревел — гора ответила ему страшным эхом, словно и её ранили, — но копья и стрелы сделали свое дело: лапы чудища подогнулись, а шеи, истекая кровью, стали никнуть, теряя упругость, как цветок без воды; головы опускались, падали одна за другой наземь, мертвые.

— Что вы натворили? — обернувшись, в отчаянии закричал царевич. — Он же говорящий! Он умный!

— Слишком умный, — сказал царевич Иван, выходя из-за деревьев. За ним показались и другие охотники. — Змей он Змей и есть. Сколько я о них слыхал всяких баек — везде их побивали. Вот ещё — всякую нечисть на земле терпеть! Чуть он не заговорил тебя — я всё слышал. Он говорит, а я себе думаю: постой, постой, уж я тебе языки-то укорочу!

— Кто тебя просил! — царевич Алексей швырнул шапку оземь.

— А меня и просить не надо, я и сам с усами. Знаю: раз Змей — тащи меч из ножён и руби не задумываясь. Все наши предки так делали. А ты что ж — подмоги ждал? Вишь, как мы вовремя подоспели!

— Хоть бы вы заблудились!!

— Наши собаки тебя по следам отыскали. Ты разве жалеешь его? — царевич Иван подошел к лежащему неподвижно Змею и пнул одну из его голов. — Такого да не убить?!

— Эта голова, — грустно сказал царевич Алексей, — математику знала. Как, может, никто на свете…

Нинка как хозяйка луга шла чуть впереди, Славик ступал нога в ногу с художником. Нинка время от времен на них оглядывалась, словно проверяя по-своему рассказчика и слушателя. Кубик произнес последнее слово как раз перед давно отцветшим кустом шиповника и остановился. Потрогал краснеющие уже его ягоды.