Владислав Крапивин - Гваделорка

Она молчит, смотрит непонятно. Может, думаю, они и не учили про это на своем историческом факультете? Я — то ведь тоже прочитал об этом случайно… Тут она вдруг как — то переменилась.

«Любопытная точка зрения, — говорит. — А не мог бы ты, Кельников, написать на эту тему реферат? И зачитать на школьном историческом обществе? Если он будет удачным, получишь самую высшую оценку…»

«Ага! Или двойку, если вы будете несогласны…» — Я это ляпнул, и получилось, что дал согласие. Хотя вовсе не хотелось!

А она:

«За кого ты меня принимаешь! Я умею уважать чужое мнение… А двойки не будет ни при каком итоге, обещаю…»

Ну и куда деваться — то?.. Да и работа пустяковая. Надергал кое — что из Интернета, вспомнил, что читал в книжке…

— И про торт… — хихикнула Лорка (она опять сидела на чурбаке и безуспешно пыталась прикрыть подолом от солнца коленки).

— И про торт, — согласился Никель. — Пока сочинял, казалось все время, что сижу на нем. Потому и закончил за один вечер… Про все написал. И про комиссара Виктора Юга. Знаете, какой гад! Сперва кричал, что всей душой за свободу, освобождал негров, а потом этих же негров — обратно в рабство! И не жалел никого. На одной только Гваделупе — десять тысяч отрубленных голов…

— Где? — слабым голосом переспросил Ваня. Как — то ёкнуло внутри…

— На Гваделупе, — сказал Федя. — Это небольшой такой остров в Антильском архипелаге. Про него мало кто знает…

— Почему мало кто? Многие знают, — заспорил Андрюшка. — Даже песня есть такая, «Гваделупа». У Городницкого. Там такие слова:

Недавно по радио передавали…

— Песня — то известная. А про остров кто что знает? Никто, наверно, кроме Никеля, — возразил Федя.

— А я тоже ничего не знаю, что там делается нынче, — сообщил Никель. — Говорят, курортное место. Не очень знаменитое… Океан, пляжи, водопады… А история, она сейчас вроде бы и не нужна…

— Да, подумаешь, десять тысяч голов… — ровным голосом сказал Андрюшка.

— А что с рефератом — то? — спросил Ваня, чтобы успокоить в себе тревожную струнку. — Чем все кончилось?

— Ну, чем… Пятерку она поставила, а потом начались весенние каникулы…

Федя вдруг сказал:

— Есть еще одна песня про Гваделупу. Не Городницкого. Ее Степа Плотников иногда под гитару пел, вместе с Аликом Ретвизовым, своим другом. Я первые строчки помню:

— Ага! — оживился Андрюшка. — А еще так:

— И вот про такое… — вспомнила Лорка:

А дальше не помню, я один раз только слышала. Непонятная такая песня и печальная… Что, мол, будет с девочкой, если бабочка сложит крылья. Наверно, девочка про это и пишет на песке…

— Может быть, — очень серьезно согласился Никель. — А остров и правда похож на бабочку, я смотрел на карте… — И вдруг: — Ваня… а ты чего?

— Чего? — вздрогнул Ваня.

— Сделался какой — то не такой…

В любом другом месте — дома, в классе, в компании на улице, где угодно — он сказал бы: «Нет, все в порядке». Но здесь… даже капелькой неправды не хотелось портить нынешнюю ясность отношений. А еще… может быть, признание уберет тревогу (глупую такую, непонятную!).

— У меня дурацкий характер, — откинув голову и щурясь на солнце, признался Ваня. — Не люблю, когда всякие совпадения…

— Какие? — быстро спросил Никель. Он сразу почуял что — то.

— Ну, как сегодня… — выговорил Ваня. — Гваделупа эта. Уже который раз. Сперва вспомнил книжку Жюль Верна, там про этот остров. Потом… про маму. У нее турпоездка за океан, на разные острова, в том числе и на Гваделупу… А сейчас вот снова… И про остров, и песни эти. И как заноза…

Его не стали убеждать, что все это ерунда и нет никакой причины для тревоги. Лорка сказала:

— Я знаю, так бывает. Вроде все хорошо, а внутри что — то грызет. Из — за какого — то случайного слова или картинки в голове… Тут одно только лекарство: противовес.

— Какой… противовес? — жалобно сказал Ваня. Но от одних только Лоркиных слов стало спокойнее. А она продолжала:

— Надо придумать что — нибудь, связанное с этой причиной, только наоборот. Чтобы переделать ее… в другую сторону…

— Чегой — то непонятно, — вставил Федя.

— Очень даже понятно, — возразил Никель.

— Не мешайте, сейчас Лорка объяснит, — сказал Андрюшка.

И Лорка объяснила:

— Если, например, привязалась печальная музыка, я ее не пытаюсь прогнать. Все равно вернется. Я стараюсь этот же мотив превратить в танец. Или в марш. И ты… представь что — то хорошее про Гваделупу.

— Что? — неловко сказал Ваня. Мол, и рад бы, но как?

А Никель вдруг быстро сел в траве.

— Сейчас будет танец и марш…

— С чего ты взял? — удивился Федя. А остальные удивились молча.

— Не знаю… Чувствую… — объяснил Никель. — Подождите…

Стали ждать и ждали недолго. С крыши, которая козырьком нависала над Никелем, донесся бодрый вопль:

— Эй! Ловите меня!

На высоте двух метров стоял пацаненок лет восьми. Округлый такой, с коротенькой стрижкой медного цвета (вроде как у Квакера) и коричневыми глазами — пуговицами. В трусиках, похожих на мятую набедренную повязку, из рыжего трикотажа и в такой же рыжей майке — очень широкой и очень короткой. Между майкой и повязкой во весь размер открывался выпуклый животик, середину которого украшал аккуратный, как дверной глазок, пуп. На загорелых коленях белели квадратики пластыря. На лбу — тоже…

— Явление с небес… — проговорил с удовольствием Никель и подвинулся в траве. — Ты как там оказался?

— Я шел по Кольцовскому переулку, а в нем гуси. Я тогда пошел через двор бабки Решеткиной, а в нем еще одни гуси, — обстоятельно разъяснило «явление». — С их подлым фюрером Горынычем… Я тогда — на поленницу, потом на одну крышу, на другую, а потом сюда… Вот… Вы будете ловить меня, й — ёлки — палки, или я так и должен торчать на солнечной раскаленности?

— Подумаешь, раскаленность, — сказала Лорка, — тридцати градусов нет… А прыгнуть — то боишься, да?

— Конечно, боюсь. Я могу хоть с какой высоты прыгать в воду, а на землю мне опасно. У меня повышенная плотность массы, — сообщил пацаненок.

— Это Тростик, — шепотом сказала Ване Лорка.