Яник Городецкий - Треугольник

— Они же меня не видели.

— Тем более хорошо, — сказала Юлька. Я не понял сначала, что она хотела сказать, но потом догадался. Хорошо — потому что я это делал просто так. Они меня не видели, все, кроме маленького Мишки, стало быть, никакой выгоды для меня не представляли. Что ж, может, и правда хорошо.

— А если все-таки бабушка нагрянет? — не успокаивался я. — Когда ее совсем не ждешь? С утра?

— Да не нагрянет. Чего ты трясешься? Да и что тебе наша бабушка? — смеялась девочка. — Не съест же она тебя.

— Может, она вообще тебя не увидит, — добавил Пальма. А ведь и правда. Может, и не увидит.

Мы ушли в единственную в этой квартире комнату — стелить постели. Правда, спать хотелось до ужаса. Что-то двойник напутал…

Поздно ночью меня разбудил Пальма. Он толкнул меня в бок. Раньше я ни за что не проснулся бы, меня среди ночи поднять нереально. Но на этот раз я вскочил тут же.

— Что случилось? — испуганно спросил я. Я почему-то был уверен, что что-то случилось.

— Слушай, ангел-хранитель, — прошептал Пальма, — мне правда надо помочь. Помоги мне найти мой носок!

Я зевнул, буркнул Пальме, что убью его, вот только высплюсь, и непременно убью, и повернулся на бок — спать дальше…

Первый раз за эти несколько дней я выспался по-настоящему. Я дрых до двенадцати, а брат с сестрой меня почему-то не разбудили.

— Спящая красавица, — насмешливо умилился Пальма, проходя мимо спящего меня. — Весь день проспишь.

— Привет, — сказал я. — Нашел носок?

— Нашел, справились и без вас… Ну и какой от тебя толк, если ты не собираешься нам помогать? Даже носок не помог найти. Тоже мне помощник.

Я запустил в нахального парня подушкой. Он иронически завизжал, отпрыгнул в сторону, поймал подушку и полностью изменил ее направление с точностью до наоборот. Подушка резко сменила курс. Я и пикнуть не успел.

— Так тебе и надо, — пошутил Пальма. Я выплюнул подушку и несколько перьев, невесть как очутившихся во рту, и спросил:

— А почему ты — Пальма?

— А ты — почему Март? — хмыкнул мальчик и взял со своей кровати новую подушку. Понравилось ему, видите ли. Я закрылся руками, но Пальма со скоростью молнии или Шумахерского болида подбежал ко мне сзади и треснул по затылку.

— Я — Кот Мартовский, — отшутился я. — Специально такое кошачье имя подбирали. Вот у одного маминого брата, у него фамилия тоже Кот, зовут Василий! Представляешь! Кот Василий!

Я врал. Отголоски прошлого напоминали о себе. У мамы никогда не было братьев и сестер.

— У тебя есть дядя? — полюбопытничал Пальма.

— Ага. Двоюродный. Он капитан дальнего плавания. На днях он уезжает в Африку. Как Айболит.

— Зачем? — удивился мальчик.

— Надо, — безапелляционно заявил я. Я понятия не имел, зачем. И вообще я этого дядю выдумал. Но не мог же я об этом сказать Пальме. — Слушай, а где Юлька?

— Как где? В школе, где же еще. Это существо еще не достигло совершеннолетия и ежедневно страдает в подобном заведении, как впрочем, и все.

— А ты? Ты уже достиг совершеннолетия? — удивился я и размахнувшись, совершенно неожиданно для Пальмы, залепил ему подушкой в ухо. Надо сказать, подушка была вполне увесистая, и Пальма пошатнулся.

— Я болею, — захихикал мальчишка. — Разве не видно, какой у меня нездоровый вид? Я при смерти, ой, Март, скорую быстрее вызывай… Умираю! А-а-а…

Пальма придурочно опустился на пол, застонал и забился в конвульсиях. Потом он приподнял голову, скорчил недовольную рожу и укорил меня:

— Ну ты даешь! Человек лежит, умирает, а ты даже не соизволишь поднять жо…то есть встать и пойти вызвать "скорую"! Спасатель, блин!

Я включился в игру.

— Черт с тобой… Где телефон?

— В коридоре… О-о-о… Мамочка, помоги… Святой Петр, помоги… Святой Павел, помоги… Умираю…

Я, стараясь не расхохотаться, пошел в коридор, взял трубку, и сказал в микрофон:

— Алло? Скорая? Здрасьте… Примите вызов… Что с больным? Приступ. Приступ истерики. Да-да, бьется в судорогах, несет какую-то чушь… Что вы говорите? Да ну? Эпилептический припадок? Что сделать? Но позвольте, как — придушить? Все равно не успеем? Ну ладно, хорошо, спасибо…

Я вышел из коридора. Пальма хохотал.

— А я по твою душу, Пальмиро! Велено тебя придушить. Я буду рад облегчить твои муки, пусть даже таким страшным путем… Отче наш, иже еси на небеси… Прими же темную душу этого грешного отрока…

— Слышала бы бабушка, — улыбнулся Пальма. — Сказала бы, что это богохульство, что мы ересь какая-нибудь. Хорошо, что она на даче.

Я засмеялся и снова огрел Пальму подушкой, но несильно, а так, для порядка. Он улыбнулся снова и вдруг притих.

— Ты чего? — испугался я, глядя на его исказившееся лицо. — Я так больно тебя ударил?

Пальма молчал. Он закрыл глаза. Ему, похоже, было не на шутку больно.

— Пальма! Ты чего? Ты не всерьез? Да что с тобой, Пальма?

Он поморщился и шепотом попросил:

— Это… Дай водички, Март…

Я со скоростью бешеной антилопы помчался в кухню, достал из буфета стакан, налил в него водички из графина и побежал обратно, чуть не расплескав всю воду. Половину все-таки разлил.

Пальма приподнял голову, выпил воду, подавился, закашлялся. Я хотел врезать ему по спине, чтобы помочь прокашляться, но он замахал руками в знак протеста. Пальма глотнул еще раз, успокоился и поставил стакан на пол.

— Ты чего это? — в ужасе посмотрел я на него. — Ты правда, что ли, болеешь?

— Да нет… То есть я болею, но в школу мне ходить можно, я прогулял просто…

— Да я не про то! При чем тут школа! Что с тобой было? После того, как я тебя ударил? Почему ты так побледнел? Я же несильно…

— Да при чем тут ты! Ты тут вообще ни при чем. У меня бывает такое.

— А что это? — шепотом спросил я.

Мальчишка снова взял стакан и допил оставшуюся воду.

— Да ничего. Сердце. Ерунда. Ты это… только Юльке лучше не говори, ладно?

Я поспешно кивнул. Больше он ничего не сказал. Я тоже боялся спрашивать. От былого веселья не осталось и следа.

— Март, а ты веришь в Бога? — внезапно озадачил меня Пальма таким вот неожиданным вопросом. А я не знал, что ему ответить. В самом деле, верю ли я в Бога? Я не знаю. Наверное, верю. Во что-то верю, а с чем-то совершенно не согласен, но все-таки, наверное, верю. Мама рассказывала мне много историй, случившихся с совершенно отчаявшимися людьми, которым помогал Бог. Не знаю, правда все это или нет, но я поверил.

Я не люблю ходить в церковь. Причину такого моего отношения к ней я объяснить не могу совершенно, но это факт. Мы иногда ходили туда с мамой. Мне там почему-то было неуютно. Наверное, потому что меня повсюду окружали верующие люди, верующие до конца, они приходили к Богу: просить или благодарить, а то и просто так. А я не хотел просто так. И благодарить и просить мне было не о чем. Во всяком случае, я так считал. Да и вообще… Церковь — это святое место, а я вовсе не такой уж святой на самом деле…