Яник Городецкий - Треугольник

— Заходите, — растерянно сказал отчим. Мы ввалились в квартиру. Я уперся глазами в свою фотографию. Она висела в соседней комнате, прямо передо мной. Никогда раньше ее там не было.

Последнее время я вижу свои фотографии очень часто. Никогда бы не подумал, что столько фотографий может быть не к добру.

Пожалуй, эта фотография была из всех единственная, где я не улыбался так идиотски. Я вообще не улыбался. У меня было удивительно серьезное лицо. Я вспомнил, это в ателье снимали. Где-то три года назад. Мама заставила меня пойти к фотографу, а я жутко не хотел фотографироваться в новом пиджаке и галстуке. Меня буквально затащили в комнату съемки.

Господи, они похоронили меня. Я умер. Меня не существует.

Разве они поймут сейчас четырех ребят, утверждающих, что я — призрак? Разве им нужна такая правда?

Я потянул Пальму за рукав. Он удивленно обернулся.

— Пальма, не надо, — взмолился я. — Не надо.

— Мм… — Пальма здорово смутился. Он понял меня, понял мое настроение. Но теперь ему нужно было выпутываться из этой глупой ситуации.

— Скажи, что хочешь съездить ко мне на кладбище, — предложил я. — Скажи, что вы — мои одноклассники!

Идея с одноклассниками была так себе. Особенно с Графиком и Наташкой.

Пальма прокашлялся и, страшно заикаясь на каждом слове, пробормотал:

— Это… Мы… Мы из одной школы… В общем… Как же это сказать-то… Блин. Нам… Очень жаль.

Отчим тускло посмотрел на Пальму, пытающегося связать в цепочку совсем не уместные сейчас слова. Дурень, я же сказал про кладбище!

— Да нет, правда очень жаль, — кивнула Юлька. — И вся школа… тоже. Тоже сожалеет. Мы… честно.

Глеб посмотрел сначала на Юльку, потом на Пальму. А потом на меня. А вернее, на то самое место между Пальмой и Юлькой, где сейчас стоял я. Я помахал ему рукой и слабо улыбнулся. А он обернулся на фотографию, а потом вышел из коридора в кухню и шарахнул кулаком по стене. Я не видел ничего этого, но слышал очень хорошо и легко догадался. Я снова потянул Пальму за рукав. Он посмотрел на меня как-то непонятно. Я не разобрал, злился он или расстроился.

— Господи! — взмолился Пальма, когда мы вышли. — Я чуть не умер! Март, я не умею такие слова говорить! Понимаешь, не умею говорить, что мне жаль! Это все как-то глупо! Не может же быть, что мы приходили только сказать, что нам жаль! Черт возьми, ты… Ты бы думал хоть чуть-чуть!

— Я думал, — признался я, чуть не плача. — Я думал! Я не мог тебе дать сказать как есть, понимаешь? Они не поверят. И не надо. Это просто… Бесчеловечно.

— А человечно заставлять меня говорить, что мне очень жаль? Да?

— Ну я же сказал, скажи про кладбище!

— Да? — возмутился мальчик. — А вот знаешь, я туда не горю желанием ехать. В отличие от тебя. Я не могу, я просто не могу туда ехать с твоими родителями! Ты… неужели не понимаешь? Эт еще хуже, чем говорить, что я сожалею! Господи, это самое глупое слово на свете!

— Прости, — сказал я. — Прости, я не сообразил. Ну пойми ты меня, я разволновался и не сообразил. Не злись…

— Да я не злюсь, — остыл Пальма. — Совсем нет. Мне твоих родителей жалко…

Мне тоже.

А где выход?

Где?

— Что теперь делать? — задала Юлька вполне законный вопрос, когда мы подошли к нашему подъезду.

— Я струсил, — продолжил терзаться я.

— И хорошо. А то правда, люди, чего мы… — согласился Пальма. — Мы бы только хуже сделали.

— Так мы не поможем папе? — спросила Наташка. График снова выронил мяч. Я поднял его.

— Я не знаю, как… Я не могу.

Больше всего я сейчас хотел проснуться. Чтобы ничего этого не было. Чтобы ребята не смотрели на меня так, а я не мучался в поисках верного решения. Которого нет. Нет, и я не найду его.

Потому что я не знаю, как помочь. Оказывается, я могу далеко не все.

— А может, денег ему дать? — глупо предложил я. — Он откупится…

— У кого откупится? У твоих родителей, да?

Я всхлипнул.

— Юлька… Ну не знаю я, что делать.

— А может, записку напишешь? Письмо? Мы его в твой почтовый ящик бросим. Это все-таки лучше, чем если об этом скажем мы с Пальмой.

Я задумался. Ну что, что, что мне делать? Может, правда написать привет с того света? Бросить его в ящик. Хорошо, если почту будет забирать Глеб. Он точно прочитает. А если отчим? Вдруг он не станет разбираться до кона и выбросит письмо? А еще хуже, если первая письмо прочитает мама. Вдруг ей нельзя читать такие письма. А мне моя мама дороже шофера, как ни крути, а дороже.

Но что тогда делать?

— Пошли, — сказал я. — Напишем…

Герасимов зашел в лифт и нажал кнопку пятого этажа. Кабинка поехала вверх. Потом двери разъехались, и он вышел. Позвонил в дверь ядовито-зеленого цвета. Он терпеть не мог эту обивку и все время уговаривал брата ее сменить.

— Привет, — сказал он, когда дверь распахнулась. — Чего случилось?

— Заходи. Такая фигня, вообще. Я, кажется, спятил.

— Да? А что такое? Только не говори, что видел привидение, — усмехнулся Герасимов. — Не поверю…

— Почти, — признался молодой парень. — Он у меня собаку спер. Только я его как раз таки и не видел. Веришь?!

Герасимов внимательно посмотрел на брата.

— Не веришь?! Ну, конечно, не веришь… Только это правда! Но это еще не все! Сегодня в новостях про сберкассу говорили. Кто-то обчистил весь банк. Унес все деньги из сейфа! Прикинь?! Леха, я с ума схожу, наверное! Я правда видел! У меня кто-то украл собаку! А кто-то кассу взял! А вдруг это один кто-то? Может такое быть? Я же не сумасшедший, я же видел!

Лешка жалостливо посмотрел на брата, точно на безнадежно больного.

— Откуда у тебя собака, Женька? Ты точно спятил. Ты только для этого меня звал? Обратись лучше к психиатру.

— Да нет, была у меня собака! Правда, не моя. Мне ее соседи отдали недавно. Они уехали на дачу, а мне велели присмотреть. Уже неделю. Я серьезно говорю! А два дня назад у меня кто-то ее спер! Притом, что дверь никто не открывал, и вообще — собака лежала рядом с креслом… Леха, я серьезно говорю. А потом кто-то точно таким же образом берет сберкассу. Я не спятил, тут логика, понимаешь?!

Герасимов хмыкнул. А потом задумался и изменился в лице.

— Не веришь, да? Ты поверь, правда видел. Я бы тебе поверил!

— Сомневаюсь. Но я тебе верю. Ты вряд ли врешь. Но откуда он узнал про тебя? Не понимаю. И почему не пошел ко мне?

— Ты о ком? — осторожно спросил парень.

— О Коте. Это он играется, больше некому. Вот мститель нашелся.

— Да какой кот! Ты меня вообще за дурака держишь, да?

Герасимов покачал головой.

— Нет. Хотя надо бы. Значит, он уже замахивается на сберкассы. Силен.

— Да о каком коте ты говоришь?

— О Марте. Помнишь, я тебе говорил? Та самая птичка, которая никак не гнется.

— А, этот придурок? Да ладно, ты что, у него кишка тонка сейфы чистить.