Яник Городецкий - Треугольник

— А можно без вопросов? — буркнул Пальма запихивая деньги обратно в карман, даже не обратив внимания на то, что я закрыл дверь. — Я же не спрашиваю, откуда ты едешь.

— Логично, — кивнул он.

И мы ехали молча. С ветерком. Даже возле постов ГАИ не тормозили. Я высунул голову в закрытое окно, напугав Юльку, и засмеялся.

Так здорово было нестись прямо навстречу ветру. Челка растрепалась, глаза заслезились, но никогда еще мне не было так здорово. Я смеялся без остановки, а Пальма тянул меня за футболку обратно в салон.

— Да засунься ты, — улыбнулся он. Браток за рулем с интересом посмотрел на нас, но ничего не сказал. Так что нам оставалось только догадываться о его мыслях…

И все-таки мы ехали довольно долго. Мне продуло уши, и я устало облокотился о стекло.

— Скоро приедем, — шепнула мне Юлька. Я кивнул.

И точно, совсем скоро за кованой оградой я увидел участок, густо заселенный крестами самых разных размеров и расцветок.

Водила притормозил.

— Приехали, молодежь, — сказал он. — Вы давайте по-быстрому. А то я тороплюсь.

— Так ты езжай, — удивился Пальма. — Нас ждать не надо.

— Ага. А вы типа обратно пешком пойдете, да, молодежь?

— Да найдем как добраться, — дернул плечом мальчик.

Браток закивал. Мы переглянулись и медленно пошли на территорию владения мертвецов.

Как странно. На кладбище даже дышится по-другому. И не хочется ни о чем говорить. Атмосфера такая, что ли?

Кругом были кресты и ограды. Такая мрачная картина. Я дал себе слово, что больше сюда не приеду. Таблички с годами я вообще боялся читать, даже не знал, чего боялся больше — увидеть там свое имя или какую-нибудь недолгую дату — ведь умирали не только взрослые, но и такие, как я. Но приходилось читать и успокаивать колотящееся от страха и какого-то неясного ужаса сердце. Приходилось, потому что за этим мы сюда и приехали…

И вдруг я увидел трех человек возле небольшого памятника. Я их и со спины узнал, и мне ужасно захотелось убежать отсюда. Потому что их лица я не желал видеть и подавно. Я просто не вынесу этого.

Юлька тревожно посмотрела на меня.

— Придется идти, — то ли прошептал, то ли прохрипел я и пошел к ним.

— Мама, — тихо позвал я. — Я здесь, сзади. Мам, ну посмотри на меня…

Я постарался взять ее за руку, но у меня ничего не вышло. Только снова было жутко больно.

Отчим оглянулся на подошедших брата с сестрой.

— Вы? — удивился он. Мама с Глебом обернулись тоже. А я догадался, чего больше всего сейчас хочется Юльке и Пальме. Скорее всего, провалиться под землю. — Зачем… вы?

Пальма отвернулся.

— Мы его друзья, — сказала Юлька. Глеб подошел к ней и грустно улыбнулся.

— А я его брат, — сказал он и добавил: — Как же так, а?

Никакой оградки у меня, конечно, еще не было. Наверное, не соорудили за такое короткое время. И не надо.

Фотография тоже была не такая, как во сне. Правильно, откуда у меня фотки с короткими волосами. Я все время мохнатый. Я отвернулся. Мне тут ужасно не нравилось. Главное, дело было даже не в том, что у меня за спиной был мемориальный камешек с моим именем. Нет. Я просто задыхался в чужом горе. Все кругом пестрело памятниками и крестами, самых разных размеров и расцветок, но одинаковой беды и скорби. Разных следствий одной причины.

А я всем этим дышал. Не знаю, почему мне было так тяжело. Может, потому что я сам был таким же следствием?

Я посмотрел на табличку соседнего камня. Ярцев Николай Петрович. 1946 — 2003. Совсем недавно умер. Не по ошибке, а в самом деле. Похоже, от старости. Хотя не такой уж и старый он был. Я попытался представить себе Николая Петровича. Но у меня раскалилась голова. Я понял, что мне здесь не место. Надо уже уезжать отсюда.

Я обернулся ко всем. И увидел двойника. Он посмотрел на меня и развел руками. А когда я моргнул, его уже не было.

— Как думаешь, а вдруг он сейчас здесь? — спросила мама отчима и заплакала. Я присох к земле.

— Я здесь, мам, — прошептал я.

— Он здесь, — твердо сказал отчим. А Пальма с Юлькой обернулись ко мне. Я был бледный, как смерть.

— Я здесь, — повторил я.

Я больше не могу здесь находиться, не могу, не могу!

И вообще, кажется, я сейчас разревусь… Только этого не хватало, выть при Юльке…

— Ты сам виноват, — справедливо заметил Пальма, когда мы пришли домой. Кстати, домой нас домчал тот же самый браток, он ждал нас у выхода. — Это была твоя идея, туда ехать.

А я и не пытался это оспаривать.

— Я хочу спать, — сказал я убитым голосом. На самом деле я не хотел спать. Я просто хотел остаться один.

— Ты не хочешь спать, — сказала Юлька. — Ты просто хочешь остаться один.

Я приподнял брови. Вот так номер.

— А тебе нельзя одному, — мрачно констатировал Пальма. — Ты спятишь. Или поседеешь до конца. А тебе больше нельзя, ты и так уже почти белый. Знаешь… попробуй забыть все. Сотри это из головы. Это помогает иногда.

Я покачал головой. А потом достал из рюкзака рубашку и штаны. Они всегда лежали там, после того как Пальма заботливо их постирал, а я выгладил. Я снял "Калифорнию" и надел свою белую рубашку. И брюки.

Рукава немножко пообтрепались. Ну ладно, это можно будет срезать и перестрочить. Я и сам могу, кстати. Меня тетя Валя на машинке шить учила, когда мне одиннадцать было. Я даже прихватку сам сшил. Она у тети Вали на стене висит. Во всяком случае, раньше висела. Так что рубашку я и сам могу зашить.

Я подумал немного и повязал галстук. Ненавистный галстук, "удавку", как я его называл.

— Нет, Пальма. Я не могу. Если я сотру это, то для чего мне вообще… быть.

— Тогда не стирай, — согласился он.

Я молчал. Наверное, я молчал долго. Мне совсем не хотелось говорить.

— Может, ты есть хочешь? — довольно заботливо предложила Юлька. А я даже не понял ее сначала, настолько дикой мне показалась мысль о еде.

— Нет, спасибо.

— А чего ты хочешь? — устало спросил Пальма.

А я ничего не хотел. Совсем.

— Что за форма у Графика? — ни с того ни с сего поинтересовался я.

— "Манчестер Юнайтед", — ответил Пальма. — Он всем хвалится, что ему мяч Бэкхем подписал.

— Правда?

— Нет, конечно. Мечтает человек.

— Ну и пускай. Может, подпишет.

— Может. Может, лет через пятнадцать — двадцать он и сам подпишет.

Я улыбнулся, представив веснушчатого футболиста.

— А я хотел быть писателем, — вдруг признался я. — Писать интересные книжки.

— У тебя все шансы, — усмехнувшись, заметил Пальма. — А особенно если ты перескажешь все это.

Нет, это я пересказывать не буду. Ни за что.

Юлька выразительно посмотрела на брата.

— Март, врежь ему подушкой. Чтоб болтал поменьше.

Пальма протянул мне подушку и опустил голову. Я не удержался и улыбнулся.

— А я хотел быть путешественником. Открывать новые страны, — сказал мальчик. — Только все уже открыто. Кроме тропиков и Бермудского треугольника. Меня туда не тянет.