Ольга Златогорская - Виноватых нет

Дверь хлопнула. Женский голос, то ли сердитый, то ли усталый, позвал из прихожей:

— Гера, ты дома?

У меня в животе что-то ухнуло. Всё, засыпалась! Кого она зовет?

Мозги заработали, как на олимпиаде по математике. Папа — Виктор Павлович. Мама — Елена Анатольевна. Я — Игорь. Больше в квартире никто не живёт. Домашних животных нет…

— Гера!

Меня затрясло, как во время гриппа. Отозваться? А если она зовёт не сына? А кого тогда? Может быть, Гера — это домашнее имя Игоря? Что делать? В конце концов, хуже не будет…

— Я дома, — громко сказала я.

— Сумки возьми, — раздраженно приказала мама Игоря. — Долго я буду стоять?

Уф. Всего-то.

Я вышла из комнаты и поняла, что не спросила у товарища по несчастью, как он здоровается с родителями. Если бы это была моя мама, я бы её поцеловала. А что делать сейчас?

К счастью, эту проблему решила сама Елена Анатольевна. Она сунула мне сумки и отвернулась, чтобы снять сапоги. Я быстро потащила сумки на кухню.

— Пельмени в морозилку положи, — скомандовала мама Игоря. — А остальное я сама разберу.

Магазинных пельменей я не видела лет пять, но пачка бросилась в глаза сразу, она лежала сверху. Я сунула её в морозилку, прислонила сумки к табуретке и прошмыгнула в комнату. В след мне раздалось:

— Уроки выучил?

— Да.

— Как в школе?

— Нормально.

Больше она ничего не спросила.

Правду Игорь говорил!

Я почувствовала себя свободнее. Как будто сдала экзамен, и дальше будет легче. В конце концов, какому нормальному человеку придёт в голову, что в теле их сына — чужая девочка?

Хмыкнув, я села за стол, открыла учебники. Через силу прочла главу по физике, полистала английский. Хотела написать упражнение по русскому, но спохватилась: почерк! Надо сперва проверить, получится ли у меня писать за Игоря. Так, где у нас листочки для черновика… Верхний ящик стола. У Игоря допотопный письменный стол, а не компьютерный, как у меня. Старенький комп со смешным маленьким системником стоит на углу этого деревянного монстра, как неродной. Экран хоть и жидкокристаллический, но тоже маленький и старый. А клавиатура грязная, как будто по ней в ботинках топтались. Как ему не противно на такие кнопки нажимать? Надо потом обязательно почистить…

Я достала листочек в клетку и написала: «У попа была собака, он её любил». Я всегда эту фразу набираю, когда надо новую клавиатуру попробовать.

Каракули. Не мои и не Сельцова — его тетрадей у меня полная сумка, есть с чем сравнить. Тогда я решила думать о чем-то другом и дать руке писать самой. Получилось лучше. Ладно, попробуем ещё… Вот только стол у Игоря стоит по-дурацки, у окна. Сидеть приходится спиной к двери. Ужасно неуютно.

Я встала и тихонько прикрыла дверь. Стало немного лучше. Но сердце всё равно тюкало неровно. Спектакль только начался, сыграли пролог. Сейчас придёт отец Сельцова, и начнется первый акт — семейный ужин. Только бы не провалить…

Дверь у меня за спиной распахнулась, ударившись о стену. Я выронила ручку.

— Гера, зачем ты закрыл дверь?

— Я… Э-э-э…

— Сколько раз я тебе говорила — не смей закрываться в своей комнате!

— Хорошо, не буду, — торопливо ответила я. — Извини.

Почему-то вместо того, чтобы успокоиться, мама Сельцова рассердилась ещё больше.

— Что ты мне бросаешь свои извинения, как собаке кость? — взвизгнула она. — Вы с отцом меня только за домработницу держите! Ноль внимания, фунт презрения!

Я промолчала, не зная, что ответить. Елена Анатольевна подождала ещё немного, но больше ничего от меня не услышала, резко развернулась и вышла. Загремела на кухне посудой.

Только тогда я заметила, что кулаки Игоря сжались сами собой.

Вот, значит, как? Когда мне страшно, Игорь готов драться. Когда я хочу заплакать, он вздёргивает голову и отворачивается.

Значит, ему не всё равно? Он не стоит, безучастный, когда его ругают, а готов броситься в драку? Я-то думала, что он отмороженный, а он еле сдерживается! В таком случае, неудивительно, что он отдубасил двух пацанов, когда они его достали. Надо всё-таки спросить, что там получилось с Корнеевым и Сильченковым. Они, конечно, придурки, но ничего так, в рамочках. Что же там произошло?

Я размышляла, а рука сама собой писала упражнение по русскому. Я не успела закончить — пришел отец Сельцова, и мы пошли ужинать. Елена Анатольевна позвала к столу таким тоном, что сказать: «Щас, я только строчку допишу» язык не повернулся. Я боялась, что за столом придётся разговаривать, но зря. Отец включил телевизор, и мы ужинали под экономические новости. Курсы валют, что-то про акции, какие-то ценные бумаги… Я жевала макароны с котлетой и радовалась, что взрослые заняты своими делами. Котлета оказалась невкусной, кетчуп — острым, макароны — слишком твёрдыми, но я ела, опасаясь привлекать к себе внимание. В конце концов, Игорь ест такое каждый день и ничего, жив. И я переживу. И пережую…

Между делом я разглядывала родителей Игоря. От них возникало ощущение неухоженности. Елена Анатольевна невысокая, рыхлая, с пористой кожей и тёмными кругами под глазами. Моя мама подтянутая и стройная, нас часто за подружек принимают. И папа Сельцова на моего не похож: высокий, тучный, сутулый. Очки и лысина старят его лет на десять, хотя он моему папе ровесник. А главное — у Сельцовых такие недовольно-брезгливые лица, как будто они не дома ужинают, а едят на улице собачью похлёбку.

Как я буду говорить им «ты»? И, самое главное, называть «мама» и «папа»?

Виктор Павлович вдруг бросил на меня быстрый взгляд и спросил:

— В школе не требуют постричься?

Я чуть не подавилась.

После ухода Игоря я долго стояла перед зеркалом, пытаясь убрать с лица мешающие волосы. И не получилось. Как ни причёсывай — всё равно на глаза падают. Тогда я взяла ножницы и обрезала их. Теперь они опускались ниже бровей, но обзор не закрывали. Хорошо так получилось, пушистенько. Родители, которые видят своего сына каждый день, должны эту перемену заметить. Так как же понимать вопрос?

Я осторожно ответила:

— У нас только экстремальные причёски запрещены.

— А у тебя не экстремальная? — усмехнулся отец. — В мои годы с таким веником на голове в школу не пускали.

Невероятно! Он действительно не заметил изменений! И пусть у нас взгляды на причёску Игоря совпали, это почему-то не делало нас ближе.

— Я могу сходить в парикмахерскую, — осторожно предложила я.

— Ага, и денег тебе дай, — неприятно усмехнулся Виктор Петрович. — Я для вас с матерью денежный станок.

— Завтра помою голову и причешусь, — пообещала я. — И не будет веника. Будет красиво.

— Смотри-ка, о красоте задумался, — хмыкнул отец Игоря. — Девчонкам, небось, понравится хочешь?

Я уткнулась в тарелку. Как с ними разговаривать? Вспомнилась фраза из какого-то боевика: «Всё, что вы скажете, будет использовано против вас». Судя по всему, здесь так же.