Карри - Чужого поля ягодка

— Совсем забыл, зачем ходил. Не сердись на парня, он тебя не сдаст, просто не мог понять, ты это или не ты, — он протянул Миль её собственный портрет. А ведь и верно, будь у парня другие мотивы, он бы её и заметить не смог — «Недотрога» бы не позволила. — Признаться, я и сам с трудом тебя узнал. Очень уж ты изменилась за такое короткое время.

Короткое? Ну, для кого как… Девчушка с портрета смотрела из прошлого весело и открыто, ещё не зная, что её ждёт…

«Сам же сказал — не похожа я на этот портрет».

— Не так сильно, чтобы совсем не узнать. День-другой… ну, чуть дольше… Подкормить, подлечить… отмыть… и сходство появится.

«Ты думаешь?» — Миль пропустила мимо ушей подколку насчёт «отмыть».

— Контролю так неймётся тебя найти, что он понатыкал твои портреты на каждом углу. Я не спрашиваю, с какой стати. Но если бы мои портреты так же улыбались со всех сторон, я бы не дрых на виду в людном месте.

«Да я здесь просто мужа жду. Ну, задремала».

— Жди. Сколько угодно. Только давай дремать ты будешь в безопасном месте под присмотром моих ребят. Та комнатка, где вы ночевали в прошлый раз, тебя устроит?

В вечерней темноте за его спиной уже зажглись огни… целая галактика огней. И он был прав. Хотя Миль и могла сидеть здесь совершенно спокойно — люди есть люди, кто-то что-то где-то кому-то ляпнет и даже не заметит, что кого-то подставил. Бережёного, как говорится, и Бог бережёт. Да и спать сидя… конечно, можно, но полноценного отдыха такой сон почти не приносит. Зато приносит затёкшие руки-ноги-спину и некоторое отупение.

— Ну, вот и славно. Доллис тебя проводит… А хотя, нет — может, чуть попозже, — внёс он поправку, глядя на сцену: там, залитая радужными лучами подсветки, сияя улыбкой, стояла Доллис, хорошенькая, как никогда. Уж её-то индикатор, когда придёт пора, станет, несомненно, белым… — Вообще-то, как ты знаешь, это довольно надолго. Устала? Если хочешь, могу сам тебя проводить.

Нет — покачала головой Миль: Доллис стоило послушать, пела она замечательно. Вот она низко наклонила голову, слушая вступление… Вот снова взглянула в зал — от улыбки не осталось и следа — и начала своим дивным, с неподражаемой хрипотцой, голосом:

Миль удивилась. Что-то Доллис начала не со своих любимых песен… А та, кивнув музыканту, объявила:

— «Прощай», — и продолжила:

Зал притих, даже в кухне ничем не звякали. Теперь музыка лишь чуть подыгрывала, оттеняя голос:

Замечательно-то замечательно… Но как-то слишком грустно для пятнадцатилетней. Обычно Доллис чередовала минор с мажором, раскачивая публику, не давая залу ни особенно печалиться, ни слишком развеселиться. Но не сегодня. Не слушая отдельных выкриков с просьбами о той или иной песне, она оборачивалась к музыканту, тот в ответ кивал, и песни следовали одна другой задумчивей.

— Эй, Доллис! Это что такое ты сегодня поёшь? — всё-таки выкрикнул кто-то.

Доллис дёрнулась на выкрик, поправила микрофон на шее и низким вибрирующим голосом как-то приглушённо-яростно заявила:

— Если кто-то ещё не понял: сегодня не будет дурацких весёлых песен. Не нравится — выход вон там! Следующая песня называется — «Ностальгия»!

Народ в недоумении запереглядывался, но никто не ушёл. Доллис запрокинула голову и запела, закрыв глаза:

«Это, скорей, про меня», — подумалось Миль, а Рольду она написала:

" Что такое с Доллис? Несчастная любовь?» — но Рольд только плечами пожал:

— Думаешь, это её стихи?

«Откуда мне знать? Это твоя стая. Но даже если стихи не её, выбор репертуара-то за ней…»

О качестве стихов можно было, конечно, спорить, но вот музыка всё искупала, не говоря уже об исполнении.

Следующая песня не нарушила тенденции — Доллис коротко объявила:

— «Знаки».

— Пожалуй, ты права, — задумчиво сказал Рольд, внимательно приглядываясь к беспощадно высвеченному лицу певицы, казавшемуся из-за исказивших его откровений-переживаний и старше, и ранимей… — А вот я что-то пропустил…