Наталья Дубина - Инсталляция

— Комнаты, — вздохнул я.

— Ну, становись… — с сомнением предложила Акама.

— Но сначала мне надо провиниться, — сказал я.

— Сложно как-то, — махала рукой Акама и говорила. — Пойдём погуляем, Тайго.

Всегда запоминаются вроде бы неважные мелочи. Однажды ночью я проснулся, потому что хотелось пить. Пошлёпал босиком к холодильнику, достал молоко (или что-то, очень похожее на молоко), налил в кружку. В дверях кухни стоял Кори и сонно тёр глаза. Он протянул мне чашку, я налил и ему. Мы сели за стол друг напротив друга. Я набрал в рот молока, посмотрел на Кори, и мне вдруг почему-то стало смешно. И Кори отхлебнул из чашки и завис. Каждый знает, как это сложно, когда вот так хочется смеяться, и не можешь глотнуть. Мы смеялись одними глазами, а потом собрались с силами, проглотили молоко и захохотали во весь голос. У меня даже пресс заболел, а на шум прибежала Акама.

— Что это у вас тут? — растерянно спросила она.

Кори подмигнул мне и сказал Акаме:

— Ничего. Пить хочешь?

Мне исполнился год. Или один шаг к двенадцати годам. Акама дала мне денег и сказала, чтобы я купил всё, что хочу. Она хотела пойти со мной, но я сам сбегал в магазин, в котором продавались всякие редкости с непонятным назначением. Я рассматривал раздел головоломок, и вдруг увидел на полке чёрный шар.

Он не казался таким ярким, его слегка покрывала пыль.

Но всё как будто вернулось. Тот день, год назад… Родители, школа, моё исчезновение, дорога…

И это было правдой, потому что чёрный шар из кошмаров земных детей лежал на полке с безделушками.

Я закричал и помчался прочь. Я был почти у дома, и мне казалось, если я забегу на мост, то буду в безопасности. Я кричал и убегал, но холодный чёрный шар прикосновением почти обжёг мне ладонь. Помню, что испуганная Акама мчалась по мосту ко мне. А потом я исчез.

Мы летели по магнитной дороге, я рвался к двери машины, пытался открыть её, кого-то ударил… Меня усадили на место, но я брыкался, вырывался, кусался…

Мне сделали укол, и последнее, что я запомнил, это был Генка. Он навис надо мной и кричал:

— Всех раскусил, понял, да?! Бигору они не купили! Всех вернут, ясно?! Воруют детей, нормально, а?! Ща полетим обратно, Макс, пусть утрутся!

Мне захотелось врезать ему, но лицо Генки расплылось, как в тумане.

Очнулся я уже в машине. Она неслась по знакомой трассе моего города. Земной трассе. Было темно, горели светофоры, на остановках толпились люди, многие курили. Меня высадили у подъезда и уехали. Я нехотя поплёлся по лестнице на свой третий этаж. Позвонил в дверь. Открыли папа с мамой.

Мама крикнула:

— Максим! — и ринулась ко мне, но я увернулся, побежал в свою комнату и упал на кровать, пахнущую постиранным бельём.

Я рыдал, не скрываясь, я пинал подушку кулаками. Мама сидела рядом, брала меня за руку, которую я выдёргивал, и говорила:

— Успокойся, Максимка, сыночек…

Но я рыдал, в голове у меня шумело, а в вокруг всё было так же, как год назад…

Мама поднялась и, закрывая лицо ладонью, вышла из комнаты.

А я затих и прислушался к шуму в голове. И в моих мыслях встревоженно, но бойко шептала Акама:

— Не бойся, Тайго, мы скоро прилетим, не бойся, Тайго, мы скоро прилетим, не бойся, Тайго…

Ленка была маленькой. Не то, что её бабушки, с которыми она ехала на море. Бабушек было три, и все они были большими. Ленка даже боялась думать, какая из бабушек больше. Если она решала, что одна, то вторая начинала казаться ещё внушительней, и её заслоняла третья, и тогда первая раздувалась, как павлин, разводила руки в стороны, и Ленке хотелось спрятаться, потому что эта бабушка, конечно же, тут же поглощала мир целиком. Но проходило несколько минут, и Ленка осторожно открывала один глаз, убирала ладонь с другого, и перед нею оказывалось бабушкино лицо. Бабушка заботливо спрашивала, а голос её гремел на пять километров вокруг:

— Ты, Леночка, испугалась чего? Ты, Леночка, ничего не пугайся. Если всего пугаешься, то так и заикой можно остаться, — и бабушка ласково трясла Ленку за плечо.

Но Ленка не боялась стать заикой — она боялась бабушек, особенно когда те собирались вместе. Они смеялись так громко, что вагон потрясывало, а соседи опасливо затихали. Ленка и сама забилась в уголок вагонного сиденья и царапала коленку — так было спокойней. Время от времени бабушки замечали её, и тогда одна из них говорила:

— Скушай яблочко!

Ленка мотала головой так отчаянно, что стукалась о стенку, и тогда вступала вторая бабушка:

— Курочки поешь!

И когда Ленка вместо ответа пряталась за коленки, третья бабушка громыхала:

— А харчо у нас нету!

И все три бабушки снова смеялись, и вагон снова потрясывало, и соседи снова замолкали… А Ленка только думала: почему харчо? Откуда в голове у бабушек харчо? Будет ли оно там всегда, или только сегодня?

К слову сказать, Ленка не была такой уж маленькой, она казалась крохой только по сравнению с бабушками. А на деле ей уже исполнилось девять лет, потому-то родители и отпустили её с бабушками одну. И там, дома, ей казалось, что ничего страшного, что главное — море, что когда будет море, огромное, куда больше бабушек, самих бабушек и видно-то не будет…

Вообще-то родная бабушка среди всех трёх была одна, её звали Верой. Ленка её по-свойски считала самой средней по размерам. Остальные две были бабушкиными подружками — ещё со школьных лет. Они вместе учились, потом продолжали дружить и расти, расти, расти… Вроде уже и возраст такой, что рост должен прекращаться, но бабушки были вечнообновляющиеся. И ещё они любили море. Это было так странно, что Ленка даже считала, будто любовь к морю у них — от каких-то других людей, а всё остальное — своё.

А море они любили ещё с тех самых школьных лет. Их в школе свозили одним глазком на море посмотреть, и бабушки решили (то есть тогда они были ещё не бабушками), что будут ездить на море каждое лето, чего бы это им не стоило. А стоило это денег, и бабушки экономили на хлебе, гречке, гостинцах Ленке и складывали сэкономленные деньги в ежегодную копилку.

— Сейчас как приедем на море, — мечтательно говорили бабушки. — Как разляжемся…

Ха-ха, думала Ленка. Крымская Фудзияма. Эту гору не обойти, не перепрыгнуть, и только солёный прибой…

— Скушай яблочко! — вдруг громыхнула одна из бабушек.

— Я буду харчо, — еле слышно сказала Ленка, но бабушки расслышали и снова разразились хохотом. Проходивший мимо мальчик с кружкой от неожиданности остановился и оцепенел, как кролик перед врагом.

— Сыночек! — обрадовались бабушки. — Принеси нам водички!

И протянули ему три полулитровых кружки.

— Ага-ага, сейчас, — испуганно сказал мальчик, нырнул дальше в вагон и больше не появлялся.