Наталья Дубина - Инсталляция

А в королевстве оживали королевские зайцы, королевские слоны, порхали королевские воробьи…

Драконы пили молоко из глубоких тарелок.

Мальчик с королём беседовали.

Поверьте, им было о чём поговорить.

И можно было бы ставить точку, если бы в дверь не постучали. Король помчался из столовой к двери, мальчик бежал за ним, драконы летели следом. Мальчик уселся в кресло, осторожно сдвинув измазанное красками полотенце. Король тянул на себя тяжеленную дверь. На пороге стоял король. Точно такой же, только чистый.

— Королевский король, — сказал он.

Обычный король схватился за седую, красную, жёлтую, оранжевую голову.

Да, когда-то он вылепил из глины сам себя. И вот он ожил. И теперь его два.

Фигурку тогда купила какая-то семья…

— Они меня использовали вместо Деда Мороза, — плаксиво сказал королевский король.

— Ну, ты сильно-то не жалуйся, — сказал король обычный.

И тут уж историю можно было бы продолжать до бесконечности. Подумать только — по всему королевству летают и прыгают ожившие звери и драконы, живёт в королевстве одинокая бабушка мальчика, королей теперь двое…

Можно было бы продолжать.

Если бы не уснул мальчик.

Но мальчик уснул.

Прямо на кресле, подложив ладони под голову.

Как без него может продолжаться эта история? Ведь тогда мальчик не узнает, что было дальше…

Пусть всё подождёт до завтра.

Короли осторожно отнесли мальчика в комнату и положили на кровать, а сами на цыпочках разбрелись по комнатам, которых во дворце были сотни.

Королевский дракон свернулся клубком у мальчика в ногах.

И история закончилась.

Две девочки ходили по квартирам и спрашивали, нет ли у кого щенят или котят. В некоторых квартирах были лишние животные, и девочки складывали их в одну большую сумку. Сумка разрасталась и разрасталась, мяукала на разные лады, тявкала и даже пела канареечным голосом (в одной квартире девочкам дали канарейку).

— Сколько ещё? — спросила одна девочка.

— Триста двадцать девять, — серьёзно ответила вторая. — Это если на сегодня.

— Нет, — сказала первая девочка. — Давай и на завтра, на ужин.

Одной девочке в восемь часов вечера позвонила классная руководительница, и сообщила, что расписание уроков изменилось.

— Урок первый, — диктовала учительница. — Морговедение.

— А косыночку брать? — угрюмо спросила девочка.

— И нарукавники, — добавила учительница. — Вторым уроком будет История кладбища 18 века.

— А мумию покажут? — поинтересовалась девочка.

— Не покажут. Третий урок — физкультура.

— Нет!!! Только не физкультура!!! — в панике закричала девочка и бросила трубку.

Сашка сидел над домашним заданием и недовольно цокал языком. Мама подходила к закрытой двери, прислушивалась, но слышала только равномерное цоканье. Через закрытую дверь мама спросила:

— Саш? Ну как там с уроками? Закончил?

Сашка что-то пробормотал, и мама сказала:

— Не слышно, Саш. Я зайду, ладно?

— Заходи, — угрюмо сказал Сашка и уставился в тетрадку.

Мама зашла в комнату и присела на диван. Сашка будто бы невзначай прикрыл тетрадку рукой. Мама спросила:

— Так что там с уроками? Может, помочь?

Сашка покачал головой и всхлипнул.

— Ну что такое? — возмутилась мама. — Задание какое было?

Деваться было некуда. Сашка вздохнул, достал дневник и протянул маме. Мама прочитала запись и удивлённо посмотрела на Сашку. Тот пожал плечами.

— Напишите про семью плохо? — недоверчиво сказала мама. — Что это?

— Что-что… Такое задание… — пролепетал Сашка.

— Ну-ка, — сказала мама. — Покажи, что ты написал там в тетрадке?

Сашка замотал головой и навалился на тетрадь всем телом. Мама выдёргивала тетрадку и приговаривала, что ругаться не будет, только посмотрит. Пришлось уступить. Мама посмотрела на тетрадку и прочитала: «Мама ну просто ужасная».

— Саша! — закричала мама. — Как это понимать?

— Ты обещала, — обижено сказал Сашка.

— Одним нам тут не разобраться, — выдохнула мама и решительно вышла из комнаты.

Папа нависал над дневником, как орёл. Бабушка крепко держала дневник в руках. Мама всё повторяла «ну просто ужасная», «надо же!» и «как вообще можно было додуматься до такого!» в разных вариациях.

Папа строго спросил:

— Сергея Петровича задание?

Сашка пожал плечами — мол, чьё ещё.

— Надо жаловаться, — сказала мама.

— Напишите про семью плохо, — перечитывала бабушка.

— Толку жаловаться? — сказал папа. — Учитель года, что вы! Новейшие разработки! Передовые технологии!

— Напишите про семью плохо, — повторила бабушка.

— Я не виноват… — бормотал Сашка.

— Напишите про семью плохо, — прочитала бабушка и улыбнулась.

Папа отобрал у неё дневник, помахал им и сказал:

— Давайте уже напишем чего-то, что ли?

Мама пожала плечами:

— Давайте.

Бабушка улыбалась.

Мама попросила:

— Саш, только зачеркни про ужасную, пожалуйста.

Сашка покорно зачеркнул. Папа ходил по комнате и думал вслух:

— Папа… поздно просыпается… Не помогает делать мне уроки… Любит футбол…

— Надо про плохое, папа, — напомнил Сашка.

— Да, да, — согласился папа и зашагал по комнате молча.

Бабушка схватила Сашку за плечи, посмотрела пристально и сказала:

— Про меня что-нибудь напиши.

Сашка написал: «Бабушка старая».

— Это плохо, — довольно согласилась бабушка.

Было так поздно, что у Сашки стали слипаться глаза. Папа всё ходил по комнате и предлагал варианты, мама спорила, бабушка улыбалась. В Сашкиной тетрадке было только два предложения. Одно, зачёркнутое, про маму, второе, незачёркнутое — про бабушку. Папа рассказывал про себя ужасные вещи, что он замечает пыль и не вытирает, а мама говорила, что не так уж это плохо и ничего страшного, а вот она тоже иногда замечает и не вытирает, и это уж точно плохо, и тогда папа сказал, что ничего страшного…

И тут Сашка воскликнул:

— Я придумал!

И написал: «Моя семья такая плохая, что об этом даже писать нельзя».

— Вот молодец, — сказала мама. — Пойдёмте теперь чай пить.

Всем почему-то стало радостно, и улыбалась теперь не только бабушка, но и мама хихикала, и папа смеялся, и Сашке было хорошо. Они обнялись за плечи и еле протиснулись в дверь, чтобы пройти на кухню.

А мама всё весело приговаривала:

— Мы ужасные, просто ужасные!

В одном старом-престаром магазине заплесневел хлеб. Его купила старая-престарая леди в старой-престарой шубе. Она положила хлеб в старую-престарую кошёлку и развалилась.

Я замер перед дверью в поликлинике, когда услышал: