Лине Кобербёль - Последний дракон

В крепостных укреплениях Скайарка было нечто необычайно грозное. Я бывал здесь прежде и отчетливо помню то чувство, которое ощутил впервые: будто я был орешком меж челюстями щипцов. Коли Скайарк сомкнулся вокруг тебя, невредимым оттуда ты не выберешься. Я сам помнил: мы были на той же стороне в этой войне, и надеялся, что Астор Скайа был того же мнения.

— Кто идет? — крикнул караульный у ворот.

— Люди из Лаклана! — кричал в ответ Ивайн. — Мир клану Скайа! Отвори нам ворота во имя мира кланов!

— Да, да! — раздалось сверху чуть неприветливо в ответ. — Вы ведь давно в пути! Двое твоих Беги-Спеши парней побывали здесь.

Ворота отворились, и мы въехали в Скайарк. Хотел бы я знать, сколько потребуется времени Дракану и его рати, чтобы встать у этих ворот?

Множество людей. Это мы увидели прежде всего, проезжая верхом меж стенами Скайарка. Здесь теснилось куда больше народа, чем раньше, когда я бывал здесь прежде. И не только мужей с оружием, хотя их было немало. И множество женщин, детей и старцев. И скарб, горы скарба. Ящики, сундуки, мешки, столы, стулья, шкафы.

Кое-где высились горы имущества, укрытые слоем парусины.

Ивайн рассматривал все это, и лицо его выражало глубокое неодобрение.

— Какое-то дерьмо! — пробормотал он. — Одна пущенная сюда стрела с огнем — и все загорится. Астору Скайа нужно быть с ними построже!

Маленький мальчик — самое большее трех-четырех лет от роду — промчался наискосок по двору, визжа от хохота. За ним по пятам бежала девочка постарше.

— Гулли! Гулли, иди сюда!

Она чуть не наткнулась на мою лошадь, и пегашка испуганно затрясла головой. Мне пришлось снова схватиться за гриву лошади, чтобы не выпасть из седла, и я знал, что даже вместе с фляжкой драконьей крови от меня в этом случае не много останется.

— Слишком длинная веревка, — вздохнул Ивайн.

— Эй! Что нам делать с лошадьми?

В тот же миг передо мной мелькнула пара светлых косичек, которые, мне казалось, я узнал.

— Роза?

То была она. Она круто остановилась и повернулась кругом, так что белье, лежавшее сверху, едва не вывалилось из корзинки, которую она несла.

— Давин!

Семь шагов, и она уже стоит рядом с пегашкой.

— У тебя вид голодной собаки! — сказала она. — Что будет, если мы спустим тебя вниз с этой несчастной твари?

— Ничего особенного не будет, — вставил я. — Я не уверен, что смогу идти сам. Но… Каллан. Он… он в порядке?

— Пока еще не совсем, — ответила она, — но ему лучше. Думаю, он поправится. Идем, Давин! Дай мне помочь тебе, прежде чем ты свалишься, коли хочешь спешиться сам.

Она отставила корзинку в сторону и взяла меня за руку. Я соскользнул с пегой лошадки и постарался приземлиться на здоровую ногу.

Роза, нырнув мне под руку, поддержала меня.

— Фу! — фыркнула она. — Тебе не худо бы сходить в баню!

— Не помню, когда я мылся в последний раз. Хорошо, если б я нуждался только в этом. Баня помогла бы удалить лишь часть вони.

Я поставил больную ногу на брусчатку и забыл на время обо всем остальном.

— Давин! Что с тобой?

Я не мог ответить. Мне стоило всех моих сил не завизжать от боли.

— С его ногой дело дрянь! — пояснил Ивайн. — Да и с рукой тоже неладно. Мальцу не больно-то хорошо!

— А куда вы смотрели? — в сердцах спросила Роза. — Он ведь едва держится на ногах.

— Пусть радуется, что его не скормили дракону, — сказал Ивайн. — А у нас не было времени останавливаться да разбираться, что к чему. Обайн, дай руку девочке, помоги ей!

Обайн спрыгнул с лошади и поддержал меня с другой стороны, и так они потащили меня по крепостному двору к флигелю, который Роза назвала флигелем для хворых.

— Флигель для хворых! Означает ли это…

— Твоя мама тоже здесь, — сказала Роза. — Идем, Давин! Еще несколько шагов.

Больше всего мне хотелось сделать эти несколько шагов в другую сторону. Или несколько сотен шагов. Мама! Здесь! Теперь! Мне полегчало оттого, что она в безопасности, насколько можно быть в безопасности, когда драконья рать в двух днях пути. Но мысль о том, что предстоит очутиться лицом к лицу с ней…

— Послушай-ка, малец! — сказал Обайн. — Ты что, отвык переставлять ноги?

По сравнению с уличной толкотней и сутолокой за дверью в лазарете было по-настоящему тихо и пустынно. Там были расставлены ряды кроватей, но хворых и раненых было еще не так уж много, чтобы их заполнить. В конце одного ряда лежал Каллан. А возле него сидела мама и держала его руку в своей.

Думаю, она слышала, что мы идем. И думаю, она хотела, чтобы я увидел, как она держит руку Каллана… Но, увидев, что я едва передвигаю ноги, она отпустила его руку и встала.

— Давин!

— Ничего страшного, — сказал я, хотя знал, от нее не скрыть ничего — ни лихорадку, ни воспаление… — Я просто подвернул ногу.

— И руку, — добавила Роза. — И он потеет, как боров. Да, прости меня, Давин, но ты в самом деле потеешь.

— Положи его вон туда!

Они с трудом дотащили меня до кровати как раз напротив Каллана. Мама, стоя у изножья, разглядывала меня.

— Роза, принеси немного теплой воды! Повязки и ветошь! И погляди, не найдется ли какой-нибудь одежды, эта уже никогда не станет рубашкой. Где больше всего болит?

Я был почти благодарен за то, что был изувечен. Это означало, что мне не придется немедленно говорить о Дине и Нико. Я знал, что этому перемирию не быть вечным, но даже краткая отсрочка была спасением.

— Что-то неладно с лодыжкой, — сказал я. — Еще у меня… царапина на руке, которая сама собой воспалилась.

Я не сказал, откуда у меня эта царапина.

Она кивнула:

— Посмотрим!

Потом сорвала остатки носка Обайна с ноги. Роза не удержалась и охнула, и что уж тут скажешь, это неудивительно. Нога так распухла, что на нее было страшно смотреть.

— Что ты сделал со своей ногой? — спросила мать.

— Они заковали меня, — ответил я. — А еще был дракон, который играл со мной в мяч.

— Ох, Давин… — проговорила Роза недоверчиво.

— Коли не верите, спросите Дракана, — сказал я. — Он стоял там и науськивал дракона.

— Так вот откуда запах, — сказала мама.

— Значит, так пахнут драконы? — спросила Роза.

— Приблизительно, — ответила мама.

Она осматривала мою лодыжку, нажимала на нее, и мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не захныкать.

— Вывих! — сказала она. — Когда это случилось?

Я вспомнил с трудом: дни перемешались у меня в памяти.

— Четыре дня тому назад. Примерно!

Так я думал.

— Тогда будет нелегко! — Она повысила голос. — Аллин!

Мама и Роза были единственными, кто называл Пороховую Гузку его настоящим именем.

Ну и обрадовался же я, увидев его веснушчатую рожу, когда он ворвался в лазарет.

— Давин! — воскликнул он. — Ты прибыл сюда вместе с Лакланами? — А потом, не ожидая ответа, сказал: — фу, какая вонь!