Беттина Белитц - Невероятно пламенный

— Знаешь, — пробормотал он, сел и потёр плечо. — Это всё будет занесено в мой регистр, если откроется. Скорее всего, я буду жить ещё на пару десятилетий дольше, чем ты. И я никогда больше не получу хорошую работу, если об этом станет известно.

— Можем мы теперь пойти домой? — спросила я холодно и пошла вперёд. Конечно. Всё было как всегда. Леандер думал только о Sky Patrol и охранниках вокруг нас и его будущей карьере. Разве полёт не принёс ему никакого удовольствия? Для него что, больше ничего не существовало кроме как его труппы, его чести и его собирании балов?

— Ты никогда не поймёшь, что такое Рождество, — сказала я так тихо, что почти сама не услышала своего голоса. Но я была уверенна, что Леандер меня понял.

— Нет, Роза. Я точно это чувствую. Здесь в комнате есть ещё одна душа… Мы не одни… Мама ахнула, а папа, забавляясь, улыбнулся. Но у меня пробежали мурашки по спине.

Бабушка Анни всегда была немножко сумасшедшей. Она ненавидела Америку и всё современное. Она даже свою одежду всё ещё стирала вручную. Кроме того она в семьдесят лет совершенно неожиданно решила стать буддисткой и в её комнате для престарелых установила небольшие алтари, которые она каждый день украшала жертвоприношениями. Эти жертвоприношения были в основном из остатков пищи, которые потом стояли и плесневели до тех пор, пока бабушка Анни не была уверена в том, что силы вселенной заметили её дары.

Но теперь бабушка Анни была права. Здесь действительно был кто-то ещё в комнате. Он сидел у меня в ногах под столом и обсасывал, причмокивая, ляжку от гуся, которую я незаметно подсунула ему, когда мама была занята бастующими свечами. Между тем она уже боялась это «привидение» и спрашивала себя, были ли гаснущие свечи знаком того, что скоро кто-то из нас умрёт. И когда бабушка Анни на это, не смущаясь, сказала:

— Не волнуйся, моё дитя, это буду я, — рождественское настроение было почти испорчено. Папа же сделал именно то, что нужно, включил песню Feliz Navidad, и мама снова успокоилась.

Мама сегодня после обеда уже два раза плакала. Один раз от счастья, потому что мы наконец-то стали есть её рождественские пряники (собственно говоря, не папа и не я, а Леандер), после того, как она в течение многих лет зря их пекла. Второй раз она ревела из-за ярости, потому что её ужин из трёх блюд уже при приготовлении закуски провалился. Поэтому теперь всё обязательно должно пройти хорошо. И ей ни в коем случае нельзя начинать ругаться с бабушкой Анни, потому что бабушка всегда уверенна в том, что говорит.

— Можешь спокойно посмеяться, Розочка. Я чувствую то, что чувствую. И я чувствую космическую энергию, которая наполняет комнату. Я чувствую её отчётливо… — Анни расправила свои костлявые руки и пошевелила пальцами, как будто хотела ухватиться за неё. Но космическая энергия как раз совала мне в руки обглоданную кость, тяжело облокотившись на мои ноги, и громко отрыгнула.

— Браво! — вырвалось у меня. В начале вечера из-за скуки я научила Леандера отрыгивать, и это была первая отрыжка, которая заслуживала этого названия.

Тем не менее, я в тоже время ударила его коленом в спину. Я не была диваном. Он ущипнул меня за икру, и я не смогла сдержать визга.

— Я же говорю, космическая энергия, — захихикала Анни. — Дитя её тоже чувствует!

Я потянула Леандера за волосы в сторону, но две секунды спустя он уже снова удобно устроился между моих голеней. Я должна была настоять на том, чтобы он остался в моей комнате. Но он сказал, что ни в коем случае не может нести за это ответственности, потому что у мамы ещё оставалось пару спичек и он не оставит меня одну между горящими свечами, сухими еловыми ветками и сумасшедшей матерью. Наверное, он просто не хотел сидеть в моей комнате, в то время, как мы поедаем утку из морозилки с красной квашеной капустой. Но я знала, как мне его можно немного подразнить…

— Ну, кто знает, — сказала я задумчиво. — Это ведь Рождество и, может быть, в комнате находится ангел… Ой!

Леандер сильно укусил меня за ногу. Я со всего размаха надавила подошвой моих ботинок на его бедро.

— Ты в порядке, Люси? — с тревогой спросила мама, а папа тоже пристально посмотрел на меня. Я только кивнула. Говорить я не могла, потому что Леандер пытался вывернуть мне лодыжку.

— Ребёнок чувствует себя прекрасно, разве вы этого не видите? — объявила бабушка Анни, улыбаясь. — На щеках у неё румянец, а её глаза блестят как изумруды. Ребёнок счастлив!

— Угу, — кивнула я и смогла с помощью подлого удара по шее Леандера наконец-то отодвинуть его от себя. Справилась!

— Старая, злобная ведьма, — прорычал он.

— Знаете, наверное, Люси даже права. Может быть, в комнате действительно находится ангел, — восторженно вздохнула мама полчаса спустя. Мы как раз разворачивали подарки, в то время как играла рождественская музыка, и вели с бабушкой Анни неприятную перепалку об искусственных огнях, которую можно было уладить только тремя хорошо наполненными чашками пунша.

— Конечно, здесь находится ангел! — воскликнула Анни. — За ваше здоровье, мои дорогие! Пусть Америка провалится сквозь землю!

— Я точно сойду с ума, — простонал Леандер. — Всегда эта болтовня об ангелах.

Но почему-то он тоже выглядел довольным. По поводу торжественного случая он вдоволь накупался под душем, надел свою футболку с лосем, а из платка смастерил пиратскую повязку, что выглядело очень отважно. Его глаз хаски светился даже в полумраке нашей гостиной, а зелёный глаз имел тот же цвет, как и иголки рождественской ёлки. Он облокотился на стену рядом с яслями, а ноги скрестил.

— Не так уж он и плох, праздник смерти, не так ли? — высказала я свои мысли нечаянно вслух.

— Ради всего святого, Люси! — мама от испуга почти не могла дышать. — Что ты такое говоришь?

— Праздник любви, я имею в виду, праздник любви! — быстро поправила я себя.

— О дитя права, Розочка. Смерть и жизнь, одно не существует без другого, а любовь тем более. Чем была бы любовь без смерти? Ничем! — поучала нас Анни в эйфории и развела руки в стороны. — Идите сюда ко мне и обнимите вашу старую Анни! Давайте объединим нашу энергию!

— Если она ещё раз произнесёт слово смерть, то я выпрыгну из окна! — прокомментировал сухо Леандер.

— Ну, давай, Люси, обними меня тоже! — когда Анни требовала группового объятия, то не было пощады. Так что мы какое-то время, вчетвером, обхватили друг друга руками, мама, папа, бабушка Анни и я. Леандер остался сидеть один возле стены. Он коротко мне улыбнулся, когда я чуть не задохнулась от сильной маминой хватки, но в его глазах была грусть.

Потом мы надели наши куртки и пальто, и пошли в церковь. Папа был католиком, а я была никем. Ребёнком-язычником, как всегда говорила Анни. Мама придерживалась мнения, что я должна сама выбирать, во что верю, а во что нет.