Владислав Крапивин - Трое в «копейке», не считая зайца Митьки

— Посмотрите, мы едем по той дороге, по которой в сорок первом шли к Москве немцы. И везде — мемориалы погибшим. А погибшие эти — в большинстве своем люди невоенные: ополченцы, студенты-бауманцы, десятиклассники-добровольцы… Неужели и сегодня, если придется, мы будем интеллигентами в очках заслоняться от нашествия?..

Тут подал голос Митька:

— Вам, полковники, только войну подавай!

— Нет, дорогой заяц! — ответил С. А. — Мы, люди военные, войну как раз больше всех и не любим. Потому что знаем, какая она. Как там у Бисмарка? Грязь, пот, кровь, железо… Оттого и болеем за армию: воевать должны люди умелые, специально тому обученные…

— Договорились же: ни слова о политике… — буркнул Митька, но на сей раз как-то неуверенно.

9.15. Проезжаем поворот на город Голицыно и одноименную железнодорожную станцию, на которой, по словам А. К., прямо в поезде умер Антон Макаренко — писатель и педагог. Сердце не выдержало.

— Кстати, странная метаморфоза произошла с фамилией этого писателя, — подал голос В. П. — В пятидесятые годы, я помню, все говорили «Макаренко». И моя мама его так называла, она с ним встречалась однажды. В двадцатые годы она с другими вятскими комсомольцами собирала по перронам беспризорных пацанов, а Антон Семенович приезжал принимать их для своей колонии… Почему он потом превратился в «Макаренко»?

— Это же украинская фамилия, — возразил А. К. — Там всегда такие ударения. Мы же говорим «Аксёненко», а не «Аксененко» К тому же «Макаренко» от слова «Макар».

— А «Короленко» от слова «король». Никто же не говорит «Короленко». Или у меня есть знакомый Денисенко. Почему не «Денйсенко»? Нет, дело не в украинских традициях, а в наплевательском отношении к именам писателей, в отсутствии культуры…

— Ну а почему во множественном-то числе? — неуверенно возразил А. К.

— Потому что есть еще один очень яркий пример. С другой, вполне русской фамилией. То и дело вижу передачи про Горького, где все ведущие, даже литературоведы, обзывают Алексея Максимовича Пешковым. Ради проверки спрашиваю учителей, библиотекарей: «Как настоящая фамилия Горького?» Все как один «Пешков»! Да вы что, господа-товарищи литераторы! Горьковские книжки-то все-таки надо читать, хотя бы по долгу службы! «Детство», «В людях»… Там же то и дело ударение в фамилии стоит. Специально! Пешков! И сам Горький писал (в восьмой главе «Детства»), что «Пёшков» — это неправильно. Следует уважать классиков. А то ведь в конце концов появятся «Гоголь» и «Пушкин»…

А. К. больше не спорит. Потому как ударение — аргумент весомый.

9.30. Заливаем в баки бензин по просьбе С. А. на заправке «Татнефти» — корпорационные пристрастия. Тридцать пять литров здесь стоят 270 рублей, а на спидометре у нас 5166 километров.

10.05. Мы движемся по МКАД. На встречной полосе наблюдаем пробку, вызванную аварией. Сотни машин на протяжении десяти километров.

10.15. В Командоре вновь просыпается поэтический зуд:

Митька хихикает, но потом замечает, что упоминание про зад, которому неуютно в пути, становится в стихах поэ-тов-путешественников навязчивым.

Но что поделаешь, раз такова дорожная специфика! Дома насладимся цивилизацией…

10.40. Слышим по радио Москвы штормовое предупреждение. Разверзлись хляби небесные… Между тем выехали на Горьковское шоссе.

— Ливень страшный, как МКАД, — говорит А. К.

Капитан «Лайбы» тем временем убеждает нас ехать домой неизведанным путем — через Владимир, Горький, Казань…

11.00. Деревня Новая. Вдоль обочин выставка-продажа эмалированных тазов.

11.05. Проехали поворот на Монино. Здесь уникальный музей авиатехники и проходят воздушные парады. Навстречу по шоссе несется группа рокеров (человек двадцать пять или тридцать, если это «человеки») в черных кожаных куртках и нацистских шлемах с рожками. На некоторых мотоциклах черные флаги…

11.25. Город Ногинск. Где-то недалеко Петушки. Говорим о повести Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки». У В. П. впечатление горькое, у остальных — никакого: не читали…

11.43. Обедаем в таверне. За шашлык, если так можно назвать куски политых кетчупом сухожилий, содрали 321 рубль. (А. К.: «Предупреждал же, что ничего хорошего из этого не выйдет…»)

Впервые за дорогу «проявили элемент потери бдительности» — оставили машину с вещами незапертой да еще и с ключом зажигания. Но обошлось…

12.10. Одну за другой преодолеваем три реки: Клязьму, Шерну и Плотню. От дома А. К. проехали уже 5000 километров.

12.15. Город Павловский Посад. В. П. утверждает, что здесь испокон веку делали всякую металлическую утварь: вилки и ножи. Даже для двора его императорского величества. А еще — замки с секретами…

Вспомнили: сегодня день рождения Константина Георгиевича Паустовского. Ему исполнилось бы 109 лет.

Митька завозился под локтем у В. П., напоминая, что добрые даты не вспоминают всухую…

12.27. С интервалом в три минуты переезжаем реки Большую и Малую Дубну. Между ними — поворот на Орехо-во-Зуево, город, известный нам со школьных времен как центр борьбы рабочего класса за свои права. К чему эта борьба привела — тоже известно. А. К. и В. П. почему-то хором вспоминают фразу Шарикова из «Собачьего сердца»: «Пожалуй, я выпью водки…»

12.35. Деревня Киржач, стоящая у реки с таким же названием…

12.38. Дорожная отметка «100». Знаменитый сотый километр — зона оседлости девиц легкого поведения, диссидентов и вообще (по мнению В. П.) всех порядочных людей, выселенных из столицы. Тут же граница города Покров. Герб — лев с крестом в лапах, а подо львом — река. Слово «Покров» вызывает у нас очередные приятные воспоминания, ибо на Покрова Пресвятой Богородицы в давнем тридцать восьмом году в славном сибирском городе Тюмени родился Командор (как тут не порадоваться за отечественную словесность?).

12.54. Широко известные Петушки. Навстречу снова целая бригада рокеров. Такое впечатление, что у них сегодня где-то шабаш. Вот и слетаются, как воронье… А впрочем, что это мы о них так? Нам-то они ничего плохого не сделали! И все-таки рогатые каски, черная униформа хороших мыслей не вызывают…

13.00. По предложению С. А. заехали «поспать» на какую-то дорогу в стороне от тракта. Поспать не удалось. Дорога оказалась военной (ведущей к какой-то воинской части) и поэтому страшно разбитой, вся в торчащих из бетонных плит арматуринах. Немудрено, что мы почти сразу же пробили колесо. А поскольку две колеи были единственным путем для проезжающих военных авто, нам пришлось почти съехать к самому кювету и ремонтироваться в «положении неустойчивого равновесия».