Джулия Бертанья - Водный Мир

Кэндлриггс тяжело опускается на свое место. Бруми-ло и Молиндайнар пытаются успокоить её, но она только отмахивается.

Горбалс осторожно откашливается.

— Этот Джеймс Макфарлан писал о Нижнем Мире. И его стихи гораздо лучше моих. Если… если Кэндлриггс не против, сегодня на Закате я произнесу его слова, а не свои.

Кэндлриггс что-то бормочет, глядя в огонь, но, судя по всему, возражать не собирается.

— Что, своих слов не осталось? — злорадно хихикает Поллок. — Приходится красть чужие?

— Я не краду, — холодно отвечает ему Горбалс. — Мне хватает своего, и чужого мне не нужно.

Они со злостью смотрят друг на друга.

— Прекратите, — просит Бруми-ло. — Ненавижу, когда вы ссоритесь. Почему сегодня всё идет не так?

— Солнце вот-вот зайдёт, а вы всё препираетесь, — ворчит Кэндлриггс. — Что ж, читай этого древнего поэта, Горбалс. А мы посмотрим, на что больше похожи его слова: на бесценное сокровище или на яд.

Солнце скрывается за стеной, перезвон колоколов стихает. Горбалс торопливо листает страницы, потом вдруг останавливается и всматривается в текст.

— «Погибший город», — объявляет он. — Я почитаю отсюда.

Древогнёзды затихают, поудобнее устроившись перед угасающим костром. Горбалс начинает читать:

Мара так отчетливо представляет себе всё, о чём читает Горбалс, что по коже у неё ползут мурашки.

Откуда он знал, удивляется Мара. Неужели он видел во сне то, что через сотни лет стало явью?

Некоторое время все молчат.

— Он знал про наш город, — шепчет наконец Бруми-ло. — Но что такое гиена?

— Животное, которое издает ужасные звуки, похожие на визгливый хохот и вой, — отвечает Кэндлриггс.

— Так ведь мы их слышали, правда же? — говорит Айброкс. — Мы слышим этот смех и плач каждый раз, когда городские ворота открываются, чтобы впустить белый корабль. Гиены — это небесные люди в оранжевом, которые врываются в наш мир и утаскивают с собой крысоедов.

Он говорит о морской полиции в оранжевой форме, догадывается Мара, и о вое сирен.

— Они забирают с собой шпану? Куда?

— В небесный город, — отвечает Горбалс.

— Но зачем?

— Заставляют крысоедов работать, ведь те умеют глубоко нырять. И лазят быстро и очень высоко, словно настоящие крысы, — объясняет Поссил. — Мы с Поллоком видим их иногда, когда уходим в опасные районы на той стороне воды, рядом с центральными башнями и городскими воротами.

— Мерзкие они, эти крысоеды. — Поллок брезгливо сплевывает. — Очень хорошо, что небесные люди их забирают. Я, может, и сам бы начал их отстреливать, если бы небесные люди этого не делали.

Мару его слова приводят в ярость, но она сдерживается, желая узнать побольше.

— А что их заставляют делать?

Поссил и Поллок переглядываются.

— Туннели строить, — зевает Поллок.

— И мосты, — пожимает плечами Поссил.

Мара вспоминает про отборщиков в лодочном лагере, и ей становится нехорошо. Если небесные люди используют в качестве рабов таких как Винг, то, может статься, и людей в лагере отбирают для тех же целей? Делают из них рабов! Мара вспоминает свой необъяснимый страх при виде полицейских и понимает, что её догадка верна.

В вышине сверкает небесный город. Еще выше сияют звезды — как алмазы.

Сияют души, точно звезды… — бормочет Горбалс, —

Мара думает о сокровищах, без толку пылящихся в огромных залах заброшенного университета, — обо всех фантазиях и людских грёзах, запечатлённых в книгах. Если Новый Мир превращает беженцев с затонувших островов в рабов, заставляя их строить свою империю, значит, это отвратительное, гиблое место. Она не хочет там жить, никогда! Она хочет сбросить небесный город с небес. Завтра она снова отправится на поиски сведений об Арктике, в которой живут атапаски. Она будет искать и искать до тех пор, пока не найдёт то, что ей нужно. Мара представляет себе Роуэна, укутавшегося в одеяло и съежившегося на дне лодки. Только бы он ещё был жив! Она должна найти эту книгу. И как можно скорее.

Мара наблюдает, как Бруми-ло кормит своего малыша. Сейчас она кажется такой счастливой и одухотворённой, что Мара даже немножко завидует ей, хотя и не понимает до конца причины этого счастья. Но вот Бруми-ло укладывает Клэйслэпса спать и с улыбкой смотрит на Мару.

— Завтра Клэйслэпс увидит свой двухсотый Восход, — гордо сообщает она, раскачивая люльку под непонятные и диковинные звуки: это внизу под деревом кто-то из древогнёздов играет на странном музыкальном инструменте, сделанном из веток, костей, перьев, кусочков металла, пластика и стекла.

— Будем отмечать, — объявляет Кэндлриггс. Она уже пришла в себя после неприятной сцены у закатного костра. — Посмотри, Бруми-ло, я подарю ему мягкий мячик. — Она демонстрирует клубок, сплетённый из трав.

Бруми-ло с улыбкой поднимает глиняную чашечку. Мара видела, как она лепила её из глины, сушила и красила красным ягодным соком.

— Я слепила ему его первую чашку. — Она поворачивается к Маре. — Сколько ты видела Восходов, Мара? Наверное, примерно на тысячу меньше, чем я.

— С тех пор, как я здесь? — недоуменно спрашивает Мара.

— Нет, всего в жизни, — улыбается Бруми-ло.

— Откуда я знаю? — смеётся Мара.

— Не знаешь? — удивляется Бруми-ло. — Я, например, видела шесть тысяч шестьсот тридцать четыре Восхода.

— А я шесть тысяч двести семьдесят восемь, — вставляет Горбалс. — А Кэндлриггс больше тридцати тысяч.

— Там, где я жила, мы считали время годами, — объясняет Мара. — Мне пятнадцать лет.

— Годами? — Горбалс морщит лоб. — Мама говорила мне про годы, когда я был маленьким. Год как-то связан с солнцем…

— Год проходит от одной зимы до другой, — говорит Мара, пытаясь вспомнить: то ли Земля за это время делает круг вокруг Солнца, то ли наоборот. Чем больше книг она читает, тем больше осознает, как мало знает.

— Год — это слишком долго, — качает головой Горбалс. — День запомнить проще.

— Но так много дней запомнить сложно, — возражает Мара.

— Наоборот, легко, — говорит Горбалс. — Просто прибавляешь день за днём. А в конце каждого дня можно подумать о том, как ты его прожил. А про год подумать нельзя, он слишком длинный.