Жозеп Бадаль - Истории Дядюшки Дуба. Книга 2. Сердце

— Не важно, кто их сделал, — подытожила Ванильная Девочка. — Возможно, среди рисунков мы найдём черепаху или указание, где её искать.

Поражённая, Майя помедлила у входа в пещеры. Судя по виду, они были огромны, а может быть, бесконечны. За много веков ледяные стены покрылись голубыми разводами и стали похожи на мраморные. «Интересно, — подумала Майя, — как туда проникает свет? Неужели его излучает сам лёд?»

— А вот и рисунки! — показала Ванильная Девочка.

Эти изображения, нанесённые камнем, костью или огнём, казались чёткими и выразительными, словно их сделали вчера. Майя целый час расспрашивала Ванильную Девочку, что они означают, кто их нарисовал и как давно это было.

Затем обе пристально всмотрелись в таинственные письмена: нет ли там черепахи?

Глаза Майи слезились от напряжения. Немели пальцы, которыми она прикасалась к ледяным стенам, стараясь определить на ощупь смысл каждого рисунка.

Наконец Майя остановилась напротив знака, напоминавшего букву «м». За буквой располагалось высокое иглу, а внутри него угадывалось что-то вроде барабана, а может быть, сердца. Или черепахи?

— Кажется, нашла! Там, за буквой «эм»!

Ванильная Девочка всмотрелась.

— Никакая это не «эм»! — воскликнула она. — Это две ледяные вершины, две горы!

Обе выскочили из пещеры и наперегонки побежали в сторону лагеря. Доктор Смоленски как раз ехала им навстречу на гусеничном тракторе.

— Нашли! — крикнули они. — Это здесь, рядом!

Маленький мотор взревел неожиданно мощно: трактор рванулся с места и быстро разогнался.

Тау и Ху Лун прибыли на место одновременно с ними.

Доктор Смоленски вскрикнула от радости, увидев Галошу, который отныне всюду сопровождал Тау. Позже она сообщила в письме, что назовёт новый вид пингвинов «Пингвинус-Ногастикус-Тау-Галошус» — в память о Тау, который его открыл. А таинственным пещерам решено было присвоить имя «Пещеры Ванильной Майи» — в честь юных первопроходцев, которые подробнейшим образом их исследовали.

А вот и то самое место! Две ледяные вершины и холм, контуры которого в точности повторяли очертания черепахи.

С помощью универсальной машины, изобретённой доктором Смоленски, они принялись сверлить лёд. Ветер подхватывал и мигом уносил звуки. В звенящей тишине могло показаться, что трое детей, странная женщина, дракон и Галоша замерли, глядя на работающее устройство, и вокруг ровным счётом ничего не происходит. И этот день станет ещё одной чистой страницей в истории Антарктики.

Однако, когда машина со скрежетом проделала скважину необходимой глубины, маленькие сердца бешено заколотились.

Они добрались до панциря. Щёлк! Устройство переключилось и заработало в режиме копания.

Вскоре обнажилась вся верхняя часть панциря. Она напоминала отполированную древесную кору, спрятанную под толстым слоем льда.

Откопать черепаху целиком оказалось делом непростым. В первую очередь, конечно, помогла машина доктора Смоленски. Синеватый огонь, вырывающийся из носа Ху Луна, также растапливал лёд. А Галоша разгребал обломки льда большущими лапами. Наконец из-под снега и льда появилась почти вся огромная черепаха. Она оказалась больше легкового автомобиля! Да что там, она была чуть ли не с грузовик! Даже трём слонам едва удалось бы сдвинуть с места такую громадину.

Голову и лапы черепахи — бледно-серые, с розовыми прожилками — наполовину скрывал лёд. Но уже стало ясно: сердцебиения не слышно.

Как же заставить её проснуться?

Тау и Майя переглянулись: мироздание часто пересказывает старые сказки на новый лад. Ведь ещё совсем недавно они пытались разбудить Дядюшку Дуба!

Но теперь у них было перо маленького Феникса.

— Перо! Нам нужно перо! — воскликнул Тау, вскочил на Ху Луна и помчался в лагерь.

— Разве можно разбудить такую громадину тоненьким пёрышком? — задумчиво произнесла Ванильная Девочка.

Доктор Смоленски измерила спящее животное и с сомнением покачала головой. Затем достала тетрадь и начала что-то записывать.

Когда Тау принёс пёрышко, без особой надежды они погладили им черепаший панцирь. Осы́павшаяся с пера золотая пыль опустилась на блестящую поверхность. И намертво к ней прилипла.

Вдруг будто бы из глубины льда — а может, из чьей-то гигантской груди — послышался гулкий удар.

Древняя черепаха очень медленно повернула голову.

Двинула одной лапой, потом другой… затем слабо шевельнула хвостом. По правде сказать, сонное существо напоминало скорее растение, чем животное.

«Да это же перо Феникса», — внезапно раздался у каждого в голове тихий голос. Ху Лун внимательно прислушался и фыркнул: его всякий раз поражало поведение необычных созданий.

Майя наклонилась к голове черепахи, а Тау обнял узорчатый панцирь Келонии.

— Дорогая Келония, — прошептала Майя. — Волшебная черепаха, пожалуйста, оживи!

И тогда черепаха открыла глаза. Их глубину невозможно описать! Радужная оболочка меняла цвет, словно внутри бушевала буря, где смешались все существующие тона и оттенки. Белый и оранжевый, голубой и бирюзовый, красный и чёрный, охра и золото. И снова белый, и фиолетовый, и…

— Черепаха! — И Майя махнула перед её мордой пёрышком. — Послушай меня, пожалуйста. Сердце… Дядюшка Дуб… Тётушка Осина…

Раздался ещё один удар. И черепаха улыбнулась!

А в следующий миг каждый вновь услышал у себя в голове её голос, похожий на шёпот моря или ночного леса. Рот Келонии при этом оставался неподвижным.

— Знаю, знаю… — Все переглянулись, словно желая удостовериться, что слышат одно и то же. — Я читаю ваши сердца. И вижу, что они чисты!

От неожиданности доктор Смоленски выронила карандаш! Она так широко открыла рот, что все испугались, как бы учёная дама не наглоталась холодного воздуха и не простудилась.

— Дядюшка Дуб, — продолжала черепаха, — мой добрый друг. Тётушка Осина, Дракон Песчаного Камня… Всех, всех их я знаю. Надо же — вырвали сердце. Гварнери — гениальный мастер, он поможет.

Она ещё долго читала их сердца и передавала им свои мысли, а в завершение подтвердила: раз так, она одолжит им на время собственное сердце.

Но, к сожалению, она не сможет долго без него обходиться. Кто знает, что случится завтра? Если по какой-то причине сердце не вернётся к ней в нужный час, она, Келония, замёрзнет навеки. Но даже если это произойдёт, добавила она, значит, так тому и быть. Зато когда-нибудь Тётушка Осина станет великим деревом. Пусть панцирь Келонии мирно покоится подо льдом. И когда неистовые ветры Южного полюса высекут на льду истории, которые мало кто сможет прочесть, пусть одна из них рассказывает об этом. Келония говорила и говорила, слова её становились их собственными мыслями, и чудилось, будто все видят светлый добрый сон без начала и конца.