Максим Климкович - Русалочка: книга-игра

А Майя, решившись, ждала полнолуния. Ведьма повторяла, вряд ли Русалочка, обрадуется, когда колдовство свершится. Но для Русалочки было важно одно – она сможет ходить и бегать. Что такое красота? Лишь внешняя оболочка. Майя любила сердцем, и ей казалось, что сквозь безобразную внешность принц разглядит ее любовь и ответит любовью. Наивно? Но русалки не-искушены в людских делах и не знают человеческого сердца.

Будь краб понастойчивее, а Осип не так простоват, Крабс уже узнал бы, отчего Майя приплыла к колдунье.

С того дня, как Русалочка поцеловала принца, она все время думала о верхнем мире, то с грустью, то с ненавистью разглядывая русалочий хвост. Но может быть, сама она ни на что и не решилась бы, если бы колдунья не напомнила о себе.

Как-то раз перед сном Майя вышла, как обычно, на балкон. Под ней колыхался дворцовый сад. Над ней струились течения, похожие на облака. И тут последний луч солнца пробился сквозь толщу воды и тепло коснулось Майи. Русалочке показалось, что это принц тоскует по ней и посылает привет.

Грубэ в своем дворце потирала руки над чаном. Это она послала теплый луч. Ведь отраженный в море солнечный свет всегда ровен и холоден. А Майя в тот же вечер, едва все уснули, собрала узелок и бежала из дворца.

Грубэ приготовилась: чаща беспрепятственно пропустила морскую принцессу, смыкаясь непролазными дебрями у нее за спиной. Хищные звери попрятались. Змеи лишь шипели в своих логовах. Майе казалось, она не плывет, а летит. С таким отчаянием бросаются в пропасть. Грубэ была ее последней надеждой. Муки любви стали для Майи непереносимыми, она вбежала в ворота, чуть не споткнувшись об осьминога.

Грубэ всегда считала Осипа недалеким. А потому сказала при нем:

– Знаю, знаю, зачем пожаловала! В верхний мир захотела?

Пропустила Майю вперед. Осип расслышал шипение колдуньи:

– А ведь все равно по-моему, хоть и без меня! Влюбилась Русалочка в принца – и уже близок конец ее жизни!

Осип неплохо разбирался в сушеных мухах. Любовь его не интересовала, поэтому он дальше и не слушал.

Русалочка, только вошли в покои, тут же повернулась к Грубэ:

– Помоги, колдунья!

– Отчего не помочь? Однако у всякого колдовства свой срок. Потерпи неделю, и когда полная луна поднимется на небе, тогда ты получишь то, что хочешь. А мне достанется остальное!

Как во сне, выслушала Русалочка условие ведьмы: ее молодость и красоту требовала ведьма за две человеческие подпорки. Майя кивнула с такой готовностью, что волосы рассыпались до пола.

– А пока погости, помечтай, – ворковала ведьма, препроводив Майю в светелку.

А чтобы быть уверенной, что та не сбежит, наложила заклятие: весь день Русалочка, точно неживая, неподвижно сидела у окна. Плотные шторы скрывали ее от любопытных глаз.

Лишь вечерами ведьма приходила накормить Русалочку, боясь, как бы та не похудела. Все в Русалочке привлекало Грубэ, кроме ее хрупкости, почти худобы. Ведьме казалось, что настоящая красота – в дородности. И потчуя Майю пирожками с повидлом, ведьма ревниво поглядывала, не округлились ли щеки.

– Ничего, – утешалась она, – когда тело русалки станет моим, я уж о нем позабочусь, откормлю как следует!

Краб и сотой доли замыслов Грубэ не знал. Но зато успел изучить ее характер и ждал неприятностей. Пока ведьма кроила хлеб и ломала сыр, он подступился к Русалочке.

– Быстро выкладывай, чем тебя купили!

Майя была безмятежна.

– Ах, оставь, – отмахнулась она от Крабса, – это такое чудо – ходить!

«Спятила», – решил Крабс, глядя на блуждающую на устах Майи улыбку.

И попытался воззвать к разуму девицы в последний раз, театрально поводя вокруг клешнями:

– Интересно, где это ты тут ходить собираешься?!

Но только лапой махнул: глаза Майи были устремлены вдаль. Было ясно, что она не послушается никаких уговоров.

– Вот и остались ночь да день, – ведьма насильно вложила в руку Русалочке хлеб, намазанный медом.

Майя рассеянно крошила кусок в пальцах. Ведьма исподлобья взглянула на Майю.

– А может, ты передумаешь? Если принц не полюбит тебя, ты умрешь!

– Умру, – как эхо повторила Русалочка, по-прежнему улыбаясь.

Крабс только сплюнул: зато теперь он знал куда больше, чем раньше.

Оставалось испробовать последнее средство. Краб и сам не понимал, почему его так заботит судьба глупой русалки. Он скатился по лестницам. Услыхал еще, как колдунья запирала заклинанием светлицу.

Чтобы не забыть, краб шептал:

– Полнолуние... полнолуние...

Поодаль от дворца ведьмы стоял бревенчатый флигель с разбитыми стеклами и грудами мусора на полу. Эхо гуляло под сводами, стены были украшены черепами животных и скелетами рыб. В молодости Грубэ любила собирать подобные игрушки. Крабса передергивало, когда в сумраке он вдруг сталкивался с ощерившейся щучьей пастью или натыкался на огромного, каких и не бывает, засушенного рака. Потом забава колдунье приелась, с того времени флигель стоял заброшенный. По ночам там завывали разные голоса. Только Крабс знал, кто это скулит и подвывает.

Как-то, после очередной трепки, краб обиженно заполз во флигель. И тут же забыл, какие кары придумал для ведьмы. Среди серого хаоса и оскаленных морд светилось единственное уцелевшее окно.

Крабс вполз на подоконник. Вначале показалось, что это одно из своенравных морских течений ломится в окно и стучит в раму. За окном, густея, клубился туман и налетал на флигель со свистом и ревом. Так краб случайно узнал тайну земных ветров. Когда на земле, в верхнем мире, не шелохнется лист, не дрогнет тень, где спит ветер? Краб отодвинул шпингалет, раскрыл оконные створки. Ветер ввинтился во флигель, потирая замерзшие руки. Краб и ветер не то чтобы подружились. Но ветер был благодарен за приют. А краб любил послушать, что и где творится на свете. Оказалось, ветры спят на дне океана, там, куда не достигнет свет. В кратерах подводных вулканов. В бездонных разломах. В ущельях без дна. Но новый приятель краба, живущий у самой ледовой шапки мира, вспоминал свой ночлег с ужасом. От одной мысли о Ледовитом океане покрывался ледяными иголками.

Беспорядок во флигеле его не смущал. Крабу приходилось каждый вечер отпирать окно. Ветер, способный вырвать с корнями дуб, унести в море рыбацкую шаланду, не мог сам попасть в жилище. На ветрах лежало давнее заклятие.

– Было время – и ветры могли входить в любой дом, играть с детьми и трепать шерсть у комнатных собачонок. Ветры, если их не дразнить, существа воспитанные – особых беспокойств людям не доставляли. Ну, ненароком разве что опрокинут вазу или чашку с молоком, – рассказывал ветер.

Краб в рассказ не очень-то поверил. Когда его приятель нырял, вода стремительно закручивалась воронкой, рев ветра был слышен на многие километры.