Максим Климкович - Русалочка: книга-игра

– Я растаю, как снег в марте, – подумала Русалочка.

Использовать кинжал ей и в голову не пришло. Но было грустно знать, что тебя не будет.

– Я растворюсь пеной, точно забытый детьми снеговик. Но придет зима – снег выпадет снова и снова. А меня не будет?.. Подводное царство – беспечальная тьма. Любовь отогнала тьму, в которой я жила. А теперь тьма будет всегда?

И Майя согласилась. Чайки проснулись и подтягивали звездные нити клювами. Крысы выползли из трюмов и сматывали нить в клубочек.

Море натянуло волны ткацким станом. И к утру чудесная ткань была готова. Майя накинула сеть. И тотчас ее тело засверкало. Руки и ноги превратились в лучи звезды. Она поднималась все выше и выше. И скоро затерялась среди подруг.

– Смотрите, новая звезда! – говорили люди.

– Добрый знак! – соглашались другие.

Свет звезды над утесом всегда был светел и ровен.

Но в общем-то, людям некогда было любоваться небом. Жизнь в северной стране была сурова и нелегка. Людей – рыбаков, лесорубов, охотников – больше заботило, чем сегодня накормить семью.

Северный полуостров, который облюбовала Майя, каменистой грядой уходил в море.

Жители кормились тем, что пошлет холодное море, да время от времени то один, то другой уходил на промысел.

Майя жалела обветренные лица и растресканные руки крестьян. Но чем тут поможешь?

Но чаще всего звезда над утесом заглядывала к Хане. Может, потому, что ее утлый домишко стоял у самого края обрыва,- песком сползавшего в море. А, может, из-за Акселя – шестилетнего сына вдовы Ханы. Беднее, пожалуй, не было никого в селении. Редко хлеб бывал на столе. Одежка – заплата на заплате. А в избе смех с утра до вечера.

Долга северная ночь – много месяцев Майя подглядывала в подслеповатое оконце избы. Но раз перед Рождеством Хана и Аксель поссорились. Мальчик был серьезным маленьким мужичком, слишком степенным для своих лет и рассудительным. Но мать, подхватив молчуна, подкинет, зацелует. А тут сидят по обе стороны стола. Аксель подпер кулачками щеки, щурился на коптилку с тюленьим жиром. Хана тоже за вечер ни слова. Горбится над шитьем, прокалывая костяной иглой медвежью шкуру.

Отложила шитье. Виновато попросила сына:

– Доставай из печи котелок. Поужинаем – и спать.

Звезда подивилась: похлебка в этот раз была наваристой, с кружочками сала поверху – Хана где- то добыла гусиный жир. А Аксель молчит, точно и не к нему обращается мать.

И Хана примолкла.

Маленький Аксель представлял рождественскую елку, какие бывают в богатых домах. На каждой ветке – румяный поросенок. Сушеная рыба висит вязками. Вырезанные из бумаги белки держат в лапках корзинки с орехами и брусникой. Мать рассказывала, что под Рождество к послушным детям приходит волшебник с длинной бородой и приносит то, чего больше всего хочешь. Целый год Аксель старался слушаться и не шалить. Обдумывал, что бы выпросить у волшебного деда. У матери валенки совсем прохудились. Да и отцовский заячий треух, который вечно наползал Акселю на глаза, хорошо бы сменить на новый. И в подполье пищат от голода мыши. Уже с начала зимы Хана ходит то стирать, то убирать.

Но больше всего Аксель мечтал о лодке с парусами. Была у них когда-то лодка с чиненым, но еще крепким парусом. Буря унесла ее в море. Лодку, пустую, прибило к берегу через неделю.

– Видно, нанялся наш отец к морскому царю в услужение, – успокаивала ребенка Хана. Мал еще, к чему ему знать правду?

Аксель верил, что отец послужит Нептуну, да и вернется с полными карманами жемчуга. Но как ни просил мать, лодку и парус продали.

Вот и задумал он выпросить у волшебника с бородой новую лодку. Вернется отец, а будто не уходил. Научит Акселя бросать сети, солить в громадных бочках рыбу.

Накануне Рождества Хана в тревоге спросила Акселя, который вдруг днем улегся на печь:

– Ты не болен? – и коснулась лба.

Аксель ответил, что должен выспаться.

– А то придет волшебник завтра, увидит, что я сплю, и отдаст нашу лодку другому.

– Но волшебники – чудаки, они не всегда приносят то, о чем их просят дети, – пошла на попятную Хана.

– Ну, пусть несет, что есть, – поразмыслив, Аксель решил, что дареному коню в зубы не смотрят.

Только завтра же. А то мельник уже целый месяц с матерью расплачивается: «Завтра! Да завтра!».

Но вот уж звезда над обрывом почти ушла за скалу. Давно в деревне пировали, а дед все не являлся.

– Ну, – Аксель глядел исподлобья, – так где твой подарок? Где дед-кудесник? – и Аксель расплакался.

У Ханы сердце замерло, столько ненависти было в голосе ребенка. Случайно ее взгляд упал за окно. Звезда, ярко-голубая, небывалая, прижалась к самому стеклу.

– Вон! Да вон твой подарок, – вытирала Хана слезы сына.

Тот недоверчиво всхлипнул:

– Где?

– А вот видишь, дед принес тебе звезду!

– Неправда! Она тут всегда висела!

– Да, всегда, – торопилась Хана, путаясь в словах, – но только с сегодняшней ночи это будет только твоя звезда. А звезды приносят счастье тому, кому их подарят, – привстала мать, гладя волосы сына.

– Счастливая звезда, – Аксель круглыми глазами глядел в окно, – моя звезда счастья!

Хана простила себе вранье:

– Вырастет, забудет. А пока пускай верит, что хоть кому-то на свете, кроме меня, он нужен.

А Аксель, уже пристроившись рядом с матерью, поминутно вскакивал, проверял, на месте ли подарок.

Звезда была на месте. Но даже во сне ребенок видел ярко-голубой свет.

А Майя, внезапно решившись, вдруг ринулась вниз, прочертив на ночном небе яркий след.

Русалочка, точно всегда тут жила, прошла по селению, остановившись у избушки вдовы Ханы. Вблизи дом не казался прижатым к земле. Лишь чуть покосился и опирался на горбыль одной стеной.

Хана не сразу услышала короткий стук в дверь. А когда, накинув на плечи кожушок, сняла щеколду, перед ней стояла незнакомка.

– Здравствуй, Хана, я буду тут жить!

Девушка-звезда подтолкнула Хану в избу и заперла за собой дверь. Долго не гас свет. Никто так и не узнал, о чем говорили вдова и девушка- звезда. А только Майя осталась жить в избушке у Ханы.

И скоро не только в селе, а и в дальних округах только и было разговоров, что о девушке в золотом плаще. О плаще – это Ханс расстарался. Ходила Майя, как все крестьянки, в стареньком, не по росту платье Ханы да в кожушке. Но люди не замечали ее будничного наряда – так красива была девушка-звезда. Казалось, лицо девушки вырезано из кости талантливым мастером. Губы – точно вишни, карие глаза – ягодки черной смородины. А когда, осторожничая на льду, Майя с коромыслом спускалась к реке, парни только присвистывали ей вслед.

И Хана повеселела. Признаться, после смерти мужа держалась лишь думами о сыне. Майя в три дня надраила полы. На оконце топорщилась накрахмаленная занавеска. А Майя вывернула сундуки.