Ульф Нильсон - Последнее дело?

ВАЖНО: ВСЕ ИМЕЮТ ПРАВО ИГРАТЬ…

— Теперь мы это не забудем, — сказал он.

Наконец они встали и надели свои элегантные форменные фуражки. Захватив печать, они вышли из дома и зашагали к кусту, где проживала сорока. Два стильных полицейских в фуражках, сверкающих золотом!

Там собрались все животные — об этом позаботилась кукушка.

Книга законов тоже была там — об этом позаботились два сильных бобра. И сорока была там. Она казалась слегка напуганной. Чуть в стороне на ветке сидела ворона и сипло каркала.

Собрались все, кроме судьи — старой совы, которая уехала в отпуск.

Хм, отпуск! — мечтательно подумал Гордон.

Значит, вести собрание вместо совы будет он. Гордон сразу перешёл к делу:

— Сорока дразнила других животных. Мы поймали её с поличным, когда она дразнила Жаби…

— Да ладно, — сказала сорока. — Вы что, шуток не понимаете?

— Это не шутки, — возразила Жаби, и уши её покраснели.

Сорока сказала:

— Пусть все знают, что этот маленький полицейский…

— Тихо! — сказал Гордон. — Ты признаёшь, что дразнила не только Жаби?

— Да, но может ли такая трусливая маленькая мышь быть полицейским?

Жаби от злости подпрыгивала на месте.

— Жаби отважная и умеет такое, чего не умеет никто другой, — сказал Гордон. — Иногда ей, как и всем остальным, бывает страшно, но она всё равно делает своё дело. А это самое трудное. Сорока не имеет права ни над кем насмехаться. Это очень серьёзное преступление!

После этого и другие животные стали жаловаться на сороку. Ворона жаловалась больше всех.

Гордон принялся листать Книгу законов.

§ 762. Запрещается дразнить кабана и говорить, что у него скрюченный хвостик.

— Сорока обвиняется в том, что дразнила многих животных. Штраф — миллион орехов…

— Миллион орехов! — ахнула сорока. — Столько орехов нет в лесу. Это слишком много!

— Нет, — сказал Гордон. — Это справедливое наказание! Это ужасно, когда тебя дразнят. И теперь это поймут все!

И Гордон поставил штамп. Ка-данк!

Ворона засмеялась. Все животные закивали. Больше всех закивали белки: потрясающе, подумали они, увидеть разом столько орехов.

— Сто тачек с орехами, — рассчитала одна белка. — Или тысяча?

Сорока заплакала:

— Я больше так не буду… Вы не представляете, каково пришлось моим милым деткам…

Гордон поднял руку.

— Кроме тебя в лесу есть ещё обидчики, — сказал он. — Ворона!

Ворона сразу перестала смеяться и принялась оправдываться:

— Сорока вечно дразнит меня. Что же мне, молчать?

Нет, подумал Гордон. Нельзя платить той же монетой!

— Но ещё ты дразнила других! — закричали животные.

— Больше всех ты дразнила меня, — сказала сорока. — И кидалась в моих детей кроличьими какашками.

— Делать мне больше нечего, — фыркнула ворона.

— Хм, — сказал Гордон. — Кидаться в детей кроличьими какашками запрещено. Хотя доказать такое преступление невозможно…

Но тут вперёд вышла комиссар Жаби.

— Почему бы и нет, — сказала она. — Я попробую!

Она залезла под куст, где сидели сорочата и грустно моргали. Потом собрала с земли кроличий помёт и вернулась к Гордону.

Понюхав шарики, Жаби доложила:

— Пахнет шерстью, морковкой и травой. Следовательно, это кроличьи какашки…

— Хммф, — смутился кролик. — Я никогда не хожу под этот куст. Должно быть, их туда подбросили!

— Секундочку! Тут пахнет ещё кое-чем. Тут пахнет… — Жаби принюхалась. — Грязью, проливным дождём и прелыми листьями. Следовательно, их подбросила ворона.

По рядам прокатился шёпот. Надо же, какая она умная, эта комиссар Жаби!

— Ну ладно, ладно, — мрачно созналась ворона. — Может, это была и я.

Гордон прокашлялся и приготовил печать, чтобы поставить под обвинением штамп. Поднес её к бумаге. Чуть подвинул вправо. Нет, чуть левее. Вот так.

— Ворона приговаривается к штрафу в миллион орехов!

Ка-данк.

Все закивали. И больше всех — белки. Им уже

не терпелось взглянуть на этот фантастический парад орехов. Ворона всхлипнула.

Гордон сказал:

— Сорока платит миллион вороне. А ворона платит миллион сороке.

Некоторое время было тихо — все вычисляли. Белки представляли себе, как орехи ездят взад-вперёд на тачках. Какое отрадное зрелище!

— Тогда штраф не надо будет платить никому! — сказал жабёнок в голубой шапочке.

— Да, — подтвердил Гордон. — Ты всё правильно подсчитал. Если ты получишь миллион и заплатишь миллион, никаких орехов не останется.

Белки разочарованно зашушукались. Вообще никаких орехов?

— Но самое главное, — продолжил Гордон, — всех детей надо принять в детский сад. Все имеют право играть с другими.

И комиссары изо всех сил надавили на печать.

КА-ДАНК!

Они отдали честь и под крики «ура» пошли домой.

На следующий день комиссары отдыхали в отделении.

— Хитро ты придумал с этими штрафами, — сказала Жаби.

— Да, надеюсь, теперь все поймут, какое это серьёзное преступление — дразнить других, — сказал Гордон. — Кстати говоря, я порядком устал. Может, вздремнём? Или как это называется — почитаем послеобеденную сказку?

Жаби немного утомилась от бесконечных преступлений, перечисленных в Книге законов. Запрещается пугать тревожного бобра и говорить ему «бу!». Запрещается прятать горшок от лягушки, которой хочется писать.

— Я и сама понимаю, что запрещается, — сказала она. — В моём сердце как будто сидит кто-то и нашёптывает, что правильно, а что нет.

Может, это моя мама, а может, какой-то маленький старичок или гномик…

— Хмм, — сказал Гордон. — Пожалуй, это и правда не сложно.

— Когда что-то сделаешь и потом радуешься, то это разрешено, — продолжила Жаби. — Когда что-то сделаешь и потом огорчаешься, то это, скорее всего, запрещено.

Лёжа на кроватях, они размышляли о том, что сказала Жаби.

— А ты, шеф, когда-нибудь делал что-нибудь такое, из-за чего потом огорчался? — спросила Жаби.

— Хмм, — пробормотал Гордон. — Что уж тут скрывать, со мной не раз такое случалось. Например, когда я хотел схватить кролика. Или когда я прогнал лиса из нашего леса — говорил ли я тебе, как всё было на самом деле?