Ульф Нильсон - Последнее дело?

Комиссар Гордон доковылял до стола и взял чистый лист. Полицейские не должны сидеть сложа руки!

Он ещё не придумал, что написать в рапорте. Пока что. Поэтому просто достал из ящика старую и очень важную печать. Поднёс её к бумаге. Чуть подвинул вправо. Потом чуть влево. Ага, вот так идеально.

Ка-данк, — пропела печать.

На бумаге появился красивый, гордый штамп. Новое расследование началось.

— Во-первых, важно помнить, что полицейские должны всё тщательно расследовать, — сказал комиссар Гордон.

После того как он ставил печать, его голос всегда звучал немного торжественно.

— Надо устроить слежку! — сказала Жаби и отдала честь. — Есть, шеф!

Она тоже в таких случаях всегда говорила немного торжественно.

— Может, переоденемся? — радостно добавила она. — Замаскируемся? Я притворюсь маленькой бойкой актрисой и танцовщицей. А ты — древней хромой старушкой с клюкой…

Комиссар немного расстроился.

— Хммф, — фыркнул он. — Во-вторых, полицейские должны всегда вести себя корректно, не роняя собственного достоинства.

Коллеги надели форменные фуражки. Гордон — фуражку комиссара, большую и круглую, с блестящим козырьком и большой золотой бляшкой, на которой были изображены королевская корона и два дерева. Жаби — маленькую матросскую шапочку с крошечным золотым значком.

И отправились изучать обстоятельства дела.

Был чудесный июньский день. Гордон шёл первым. Он держал руки за спиной — полицейские всегда так делают. Потом остановился, широко расставив ноги и немного приподнявшись на цыпочках. Так тоже принято у полицейских.

Жаби шла следом. Как и Гордон, она сложила лапки за спиной и встала на цыпочки. Ей очень хотелось поскорее стать настоящим полицейским.

Сперва они увидели мышь, которая копала глубокую нору.

— Ну и как у нас тут дела? — спросил Гордон, как обычно спрашивают полицейские.

— Ну и как у нас тут дела? — спросила Жаби.

Мышь перестала копать и стёрла пот со лба.

— Я рою глубокую нору. Приходится быть осторожной..

Опасливо оглядевшись, мышь спрыгнула в нору и продолжила рыть.

— А что, нынче звери в лесу добрые? — спросил Гордон, достав блокнот и ручку.

— Ха-ха-ха! — ответила мышь из-под земли, и по норе прокатилось призрачное эхо.

Гордон не стал записывать её ответ.

Полицейские пошли дальше через лес — на юг, в сторону озера. В этих краях они бывали не часто. По дороге им повстречался кролик, который только что нашёл морковку. Вид у него был слегка напутанный и печальный. Не пожелав разговаривать, кролик ускакал.

— Ты права, моя милая Жаби, — сказал Гордон. — Что-то тут не так. Придётся нам продолжить расследование. Третье важное правило: полицейские не выполняют всю работу в одиночку. Они делят обязанности. Один лезет на дерево. Другой прыгает в воду…

— Я не очень-то хорошо плаваю, — призналась Жаби.

— А я — хорошо! — довольно сказал Гордон.

— Да что ты! Как здорово! Я и не думала, что ты умеешь плавать.

— Вообще-то я жаба! Хммф.

Комиссар снял всю одежду, кроме фуражки. Потом вошёл в воду и поплыл — спокойно, с чувством собственного достоинства.

Жаби наблюдала, как комиссар удаляется от берега. Он был похож на тяжёлый мячик. Настоящий полицейский, подумала Жаби и быстро вскарабкалась на ближайший дуб.

Сперва Гордон подплыл к лесным ящерицам, загоравшим на островке, — добродушным, но молчаливым родственникам жаб.

Потом он догнал утку с семью пушистыми утятами. Но утки только бестолково крякали и перебивали друг друга. Гордон избороздил всё

озеро и наконец повстречал ужа, который искал, чем бы позавтракать.

Гордон не особо любил ужей. Один его немолодой родственник пропал без вести в желудке старого ужа. Это тощие, склизкие создания с огромной пастью, неприятным языком и ледяными глазами. Гордон был рад, что не снял полицейскую фуражку.

— Всё путём? — спросил он.

— Вообщщще-то нет, — прошипел уж. — Печально, шшшто они драссснятсся.

— Да, это недопустимо, — согласился Гордон. — А как они дразнятся?

— Они говорят, шшшто ужжи тогцщгцие и сссклиссские…

— Хм, — сказал Гордон, слегка покраснев. — Возмутительно. Но кто…

— До вссстречи! — коротко ответил уж и ускользнул.

Гордон призадумался.

Настроение в лесу и на озере действительно было так себе. В его полицейском округе! Этого Гордон не мог допустить.

Но кто же говорит такие неприятные и обидные вещи? Кто?

Жаби тем временем забралась на самую верхушку дуба. По дороге ей не встретился никто, кого можно было бы допросить.

Однако наверху, на сухой ветке, понурив голову, сидела взъерошенная птица. Это была ворона.

— Кааар, — печально огласила она мир своим криком.

— Ну и как у нас тут дела? — отдав честь, спросила Жаби.

Ворона окинула её мрачным взглядом. Вороньи лапы были грубые и узловатые, а клюв — большой и острый.

Жаби стало не по себе. Честно говоря, она даже немного испугалась, хотя и была полицейским. Она ещё раз отдала честь — главным образом для того, чтобы указать вороне на полицейскую шапочку. Съесть полицейского — наверняка серьёзное преступление, рассуждала Жаби.

Но вдруг ни с того ни с сего ворона заплакала.

Никогда ещё Жаби не видела, чтобы вороны плакали. Она хрипло всхлипывала и сипло покашливала. Крупные слёзы катились по блестящему клюву.

— Ну-ну, — сказала Жаби и осторожно погладила её по голове. — Не бойся, полиция не даст тебя в обиду, мы всё уладим!

С клюва сорвалась большая капля, и Жаби отпрыгнула, чтобы не промокнуть насквозь.

Как утешить ворону? Может, с ней надо говорить, как с маленьким ребёночком?

— Ню-ню, моя малисечка, не плачь, не плачь, всё будет халясё, — сказала Жаби.

Ворона положила свою тяжёлую голову на худенькое Жабино плечико. От неё слабо пахло грязью, проливным дождём и прелыми листьями.

— Разве я серая и ободранная? — жалобно спросила ворона. — Разве мои птенцы страшные как чучела?..