Зоя Задунайская - Три апельсина [Итальянские народные сказки]

Смерть засмеялась, будто заскрипело ржавое железо.

— Э, голубчик, ты, кажется, торгуешься, а я этого не люблю.

И Смерть протянула к Франческо костлявые руки. Но Франческо успел крикнуть:

— Смерть, — в мешок!

Ох, и загремели же кости, когда Смерть свалилась в мешок!

Франческо вскинул мешок на спину и отправился, куда хотел. Путь его лежал к берегам Кренского озера.

Вот пришел он к Кренскому озеру, выпустил из мешка Смерть и сказал ей:

— Жалко мне тебя, старуха! Верно, кости у тебя болят не меньше, чем у меня. Трава тут мягкая, присядь отдохни, пока я кончу свои дела.

Смерть была так напугана, что не осмелилась перечить Франческо. Она отошла в сторонку и кряхтя уселась под деревом.

А Франческо подошел к берегу озера и крикнул:

— Фея Кренского озера, покажись мне еще раз!

И фея появилась. Она была так же прекрасна и молода, как много лет тому назад, когда был молод и сам Франческо.

— Ты позвал меня, и я пришла, — сказала она приветливо.

— Я хочу рассказать, что я сделал с твоими дарами.

— Не надо рассказывать, — прервала Франческо фея. — Я ведь вижу твое лицо, это лицо доброго человека. Твои губы прячут добрую улыбку, а морщинки на лбу говорят о мудрости. Я рада, что не ошиблась в тебе.

— Я делал, что мог, — ответил Франческо. — Но настала пора отдать тебе твои подарки. Видишь, там, у дерева, меня поджидает Смерть.

— Хорошо, что ты подумал об этом, — сказала фея. — Ведь даже волшебный мешок и волшебная дубинка ничего сами не могут, может лишь человек, который ими владеет. Попади они к злому человеку — и злых дел будет не сосчитать. Но феи не берут своих даров обратно. Разведи костер и сожги мешок и дубинку. Прощай, Франческо!

Фея поцеловала старика и исчезла, будто растаяла.

Франческо собрал хворосту, разжег большой костер и бросил в огонь дары феи Кренского озера. Он придвинулся поближе к костру, чтобы согреть озябшие руки, и глубоко задумался.

— Пора, Франческо, — тихонько позвала его Смерть.

Франческо не шевельнулся. От старости он стал плохо слышать. Тогда Смерть подошла к нему сзади и дотронулась рукой до его плеча.

В это время пропел петух. Начался новый день. Но Франческо его уже не увидел.

лышали ли вы когда-нибудь о нашем священнике — падре Бонифаччо? Неужели не слышали? Как же это может быть! У нас на Корсике все от мала до велика знают падре Бонифаччо, какой он умный, какой ученый, какой обходительный.

А о доброте его можно рассказывать с утра до вечера. Стоит узнать нашему падре, что кто-нибудь попал в беду, он ничего не пожалеет, чтобы помочь несчастному. Не деньгами, конечно, нет, падре Бонифаччо больше всего на свете не любит развязывать свой кошелек. Зато у него для каждого имеется в запасе мудрый совет, благочестивое наставление. Мимо нищего падре Бонифаччо никогда не пройдет, не сказав ласкового слова. Если нужно, встанет среди ночи и в любую погоду потащится по горам, чтобы напутствовать умирающего и получить за это пару флоринов.

Только один совсем маленький недостаток и был у нашего падре Бонифаччо. Он без памяти любил свои пряжки. Да, да, не удивляйтесь, две прекрасные серебряные пряжки, которые он неизменно носил на туфлях. Когда туфли снашивались, он перешива, свою драгоценность на новую пару. В кармане сутаны у него лежала небольшая суконка, чтобы протирать любимые пряжки, едва их припорошит пыль или забрызгает грязь. И поэтому пряжки у падре Бонифаччо всегда сияли так, что глазам смотреть приятно.

Из-за этих-то пряжек и получилась вся история.

Видите ли, Скамбарону… Впрочем, если уж вы не слыхали о падре Бонифаччо, то о Скамбарону вы, конечно, и понятия не имеете. Тем более, что и звали его не Скамбарону. Придется и тут начать по порядку.

Скамбарону — это попросту старый башмак. А у нас на Корсике так прозывают тех, у кого ничего нет, кроме истоптанных рваных башмаков. У Скамбарону, о котором идет речь, была, правда, жена и куча детей, ну да ведь это не имущество.

Вот этот самый Скамбарону и позарился на пряжки падре Бонифаччо, которые тот берег пуще глаза своего. И как только у этого бездельника хватило совести! Ведь наш падре сделал ему так много добра. К примеру, позапрошлой зимой у Скамбарону сдох мул. С превеликим терпением падре Бонифаччо уговаривал его не предаваться нечестивому отчаянию, быть покорным и не роптать. И вы думаете, это помогло? Нисколько. Послушали бы вы, какими проклятьями сыпал Скамбарону, таская хворост на своей спине вместо мула. А присаживаясь отдохнуть, он размышлял о том, что серебряные пряжки почтенного наставника стоят не меньше, чем хороший мул. Однако падре Бонифаччо не спешил ради семейства Скамбарону расставаться со своими пряжками. И Скамбарону решил, что ему следует позаботиться об этом самому.

Как же быть? Украсть пряжки? Но Скамбарону вовсе не собирался из-за каких-то там пряжек до конца дней своих ходить с нечистой совестью. Надо завладеть ими так, чтобы ни один человек, даже сам падре, не мог назвать Скамбарону вором. Долго он ломал голову и, наконец, придумал.

Однажды, рано утром, когда все добрые люди еще сладко спали, Скамбарону принялся колотить в дверь дома падре Бонифаччо. На стук выбежала заспанная служанка. Увидев Скамбарону, она изругала его и хотела было захлопнуть перед его носом дверь, но куда там! Скамбарону поднял такой крик, что падре, спокойно почивавший в своей постели, проснулся и велел его впустить.

— Падре Бонифаччо, — заговорил Скамбарону, едва переступив порог спальни, — я — бы никогда не осмелился побеспокоить вас так рано, но мне приснился удивительный сон, и я скорее побежал к вам.

— Не стоило спешить, — хмуро заметил падре, — свой сон ты успел бы рассказать и попозже. Могу себе представить, какую нечисть видит по ночам такой грешник, как ты!

— Ах, святой отец, да ведь я видел вас. Ну просто совсем как живого. Вокруг вашей головы светилось сияние, а за плечами трепыхались два крыла, вроде куриных, только побольше. И так вы грустно на меня посмотрели, что я заплакал, проснулся и побежал к вам.

Скамбарону знал, что сказать. Всякому лестно услышать о себе такое, и сердце падре Бонифаччо растопилось, как воск от жаркого пламени.

— Подойди поближе, сын мой, — сказал он растроганным голосом. — Сон твой вещий и означает, что грехи переполнили тебя, как тесто, о котором забыла нерадивая хозяйка, переполняет квашню. Покайся, покайся, сын мой!

Скамбарону только этого и надо было. Он проворно стал на колени у самой постели падре Бонифаччо и, смиренно опустив глаза, чтобы получше видеть пряжки, — туфли-то стояли под кроватью! — начал свою исповедь.